Оксана Васякина - Рана

Был август, вода цвела, и мы раздвигали тонкие нити водорослей, чтобы войти в нее. Но все равно растения забивались в трусы и лифчик Алининого купальника, а мой спортивный купальник весь изнутри был зеленый и пах рыбой. Солнце длилось в зеленой мутной воде и каплях между ресниц. Время длилось как свет.

Когда я рассматриваю тело жены, оно очаровывает меня. Такое мощное и золотистое, оно светится в пространстве, оно как хлеб или камень, я его люблю. Я рассматриваю ее как сложный богатый ландшафт, она удивляет меня своей жизнью. Я глажу ее руки и несимметричные глаза: веко правого глаза припущено, и от этого кажется, что правый глаз немного спокойнее левого, а иногда он лукавый. Я глажу ее глаза и трогаю закрытые веки губами, говорю ей, что люблю ее глаза. А она отвечает мне, что этими глазами на меня смотрит. Она говорит, что видит меня этими глазами, и я чувствую этот теплый широкий взгляд, он вбирает меня в себя так, как если бы я была крохотным насекомым, а ее взгляд – каплей тягучего теплого меда.

Женщина и пространство неразрывны. Когда умирает женщина, пространство схлопывается и умирает, как сорванный цветок. Присутствие женщины, даже мертвой, наполняет пространство смыслом и телом. За день до моего выезда в Сибирь случилось что-то странное. Все скомкалось, напряглось и выдало нелепую ситуацию. Лера выходила из дома за сигаретами и на пороге столкнулась с полицейским, тот оттолкнул ее плечом и нырнул в подъезд. Как я узнала позже, во всем доме не было никого, кроме маленького сына хозяина. Хозяин и его семья уже двадцать лет боролись за свой дом, и приход полицейского означал, что борьба продолжается. Еще при нашем заселении хозяин строго-настрого наказал нам не пускать в дом полицейских и других представителей государства. Хозяин был разъярен, он орал мне в трубку, что мы подставили его. На следующий день жена хозяина настойчиво попросила нас переехать, и в день вылета я судорожно искала новое жилье. А уезжая, знала, что в квартиру на проспекте Мира я больше не вернусь. Так свернулось пространство, в котором я жила больше года и рассчитывала жить еще очень долго.

Потом я вернулась в эту квартиру, чтобы забрать свои книги и вещи. Квартира была отмыта до блеска и ждала новых жильцов, мои вещи были свалены под стол. Среди книг и носков я нашла черно-белую фотографию, на ней мама сидит на туристическом коврике в джинсовых шортах и тянется к эмалированному ведру. В ведре, как я могу догадаться, трепыхается еще живая рыба; после того как отец ловил рыбу, мама чистила и потрошила ее, чтобы сварить уху. Между ее ног сидит маленькая девочка с круглой головой и растрепанными длинными волосами, собранными в косу на макушке. Мне лет пять, я смотрю в камеру и улыбаюсь. На этом фото я и мама неотделимы друг от друга, будто мы – двухголовое существо. Наша близость необъяснима, она телесна. Как будто пуповина еще не обрезана, как будто я – это она.

У мамы был плохонький ноутбук, который я купила ей еще на своем втором курсе Литературного института. Мама, всю жизнь проработавшая на заводе, тяжело справлялась с технологиями. Телевизор и кнопочный телефон ей были понятны, но выход в интернет вызывал у мамы острое беспокойство. У нее, как у многих людей ее возраста, ноутбук еле работал, там было полно вирусов, модем все время ломался. Но она пользовалась им, чтобы выходить в «Одноклассники» и, как я поняла позже, смотреть погоду. За год до ее смерти я завела «Одноклассники», чтобы поддерживать с ней связь не только по телефону. Звонки от матери меня нервировали, а сообщения, на которые я могла ответить в любое время, мне подходили лучше всего. Наша переписка сводилась к коротким отпискам: она спрашивала у меня, как дела, я отвечала, что все хорошо. Я часто заходила на ее страницу и рассматривала фото. На «Одноклассники» мама выложила много одинаковых фотографий с моря. Вот она стоит по колено в воде, на ней синий купальник с перламутровыми пятнами, вот она на набережной опирается рукой на ограждение. Были фотографии, на которых она в новогоднюю ночь с подругой, на ней дурацкий красный парик из дождика. Были фото, на которых она сидит за столом в каком-то баре. На этих фото мама не была похожа на ту маму, которую я знала. Это была женщина в возрасте, на ее коричневатой коже я видела морщины, она была одета в дешевые блузки и джинсы. Этот образ никак не сочетался с образом матери, которую я обожала, боялась и ненавидела. Я обожала молодую красивую мать, жестокую и холодную. На фото я видела быстро состарившуюся от алкоголя и неподъемной работы чужую женщину. Были и коллажи в специальных приложениях, которые вызывали у меня смешанные чувства. На них мама подставляла свое лицо к телам фантастических женщин: ее лицо было приклеено к телу элегантной девицы из нуара, стоящей рядом с американским пухлым автомобилем, и к телу женщины – огненной бабочки, я всматривалась в эти коллажи, и расстояние между мной и матерью увеличивалось, его заполняли тоска и сожаление. Последнее мое сообщение мама не прочла, оно было отправлено в первых числах января, когда она уже не вставала.