Ксения Коваленко - Голоса

– Так значит все-таки на «вы»… Это верный ход, ВЫ не находите?

На «вы» она ударила особенно сильно, из-за чего он повалился на диван и протянул ей ключи, подрагивавшие на мокрой ладони.

– Положи где взял, – он бросил их на столик, и они тотчас оказались к руке Эмми. Давай сюда договор, мы его немного переделаем.

– Все контракты у меня в машине.

– Все патроны у меня в обойме, и ты прекрасно знаешь где они могут оказаться, – в доказательство Эмми взвела курок. – Камера все засняла. Если компромат тебя не пугает, – могу прострелить что-нибудь. А хочешь, я позову Беса, и он сделает так, что в твоих штанах станет пусто? Сейчас мы пойдем к твоей машине и заключим прекрасный контракт. На улице темно, так что некому будет разглядывать твое нижнее белье.

Вдавив холодное дуло в его затылок, Эмми повела его по длинному коридору, в конце которого ее поджидали остальные.

– Бес, объясни ему, что такое настоящая музыка, – Эмми перекинула несопротивляющегося Морга в руки Беса и подмигнула Кэт.

Бес вывел раздетого Морга на улицу и долго бил об капот его же собственной машины, пока у того вместо лица не образовалась густая однородная красная масса, застывающая на морозе. Сняв с него трусы, он толкнул бессознательное тело на снег, оторвал от машины номер и, нацарапав на обратной, немного проржавевшей, стороне маркером: «Я подонок», укрепил его в почти безжизненных руках.

Морг выжил: дворник нашел его утром, подметая стоянку. Лежа на больничной койке, он понимал, что жесткие порнофильмы и воскресный стриптиз теперь для него не существуют, а женщина в кровати становится в разряд несбыточных желаний, потому как никому в этом мире не нужен слепой импотент, пускай и до сумасшествия богатый.

Время…

Кэт не терпела недосказанности. После того поцелуя скрипачка начала избегать ее. Кэт потеряла голову, влюбилась без памяти. Лин, сама того не замечая, ждала продолжения, хотя ее религия и была против.

– Лин, я хочу извиниться.

– За что?

– Поцелуй, помнишь?

– Помню.

– Но я хочу сказать, что это не просто так.

– В этом доме вообще все сложно.

– Нет. Почему ты говоришь мне нет? Ты хочешь этого, я знаю. Почему нет?

– Бог…

– Лин, неужели какой-то Бог может встать между нами?

– Не он, а грех. Такая любовь – грех. Понимаешь?

– Не понимаю, не хочу понимать.

– Но так нельзя. Он не простит, накажет непременно. А я не хочу, чтобы наказал.

– Значит в угоду этому крылатому ты будешь всю жизнь гасить свои чувства? Твой Бог не лучше Черта! У того хотя бы все дозволено, пусть с подвохом, но дозволено. Как, скажи мне, как ты переступишь через себя?

– Раньше переступала и сейчас переступлю.

– Значит было и раньше?

– Было…

Кэт от досады закусила губу.

– Кто, кто тебе сказал, что любовь – грех? – она все сильнее прокусывала губу. «Пусть так, пусть лучше все сразу. Будет повод – будет смерть». – Убей сотни, тысячи – для меня ты безгрешна. А я уже в аду за то, что только смею смотреть на тебя.

– Кэт, ты больна.

– Да, это болезнь, это вирус. Мне от тебя не скрыться.

– Я тебя не понимаю, – Лин отсела дальше, чтобы в солнечном свете разглядеть человека, который резал ее на части своим признанием. – Ты не в себе.

Кэт одним рывком жесткой руки задернула занавески, утопив комнату во тьме.

– Не понимаешь? Тебе нужны знакомые слова? Сколько хочешь: небо, ночь, море, стены, потолок, я люблю тебя, закат, снег, – она встала и, не оборачиваясь, пошла к двери.

– Кэт.

Кэт посмотрела на узкую полоску света между дверью и стеной, а потом куда-то в угол. Почувствовала, что сейчас силы изменят ей, и она разрыдается. Затем сжала металлическую ручку.

– Кэт, я люблю тебя.

Слова вонзились в неприкрытую спину, как две предательские пули. Как ни старалась она не могла разжать онемевшие пальцы.

– Если ты из жалости, то право, не стоит, – прошептала она. – Жалость хуже одиночества.

Лин встала и негнущимися ногами дошла до дрожащей фигуры:

– Если выпадет снег – я согрею тебя; подует ветер – обниму тебя; прольется дождь – закрою тебя собой. Скажи мне, это жалось?

– Это безумие, и я за себя не отвечаю.

– За нас ответят другие.

Эмми очень опаздывала. Так сильно еще не опаздывала никогда. Она полетела в душ, но как всегда подлое вдохновение настигло ее в самый неподходящий момент.

Выскочив из душа (на ходу пытаясь одеться, съесть булочку, выпить кофе и не выпустить на ветер очередные бесценные строки), она старалась найти ручку, карандаш, маркер – что-нибудь, что способно оставлять след.