Ксения Коваленко - Голоса

Эмми поскользнулась на льду и подвернула ногу. Хромая, она добралась до ближайшей лавочки. Кое-как счистила с нее снег, села и принялась растирать опухающее место.

Плотный снежок попал ей прямо в лоб и начал плавно сползать по лицу. Эмми зло посмотрела вокруг, но никого не увидела. Второй снежок разбился возле ее ног. Она фыркнула, но не спешила поднять голову. Кто-то очень теплыми руками закрыл ее глаза.

– Угадай, кто?

– Одну минуту, – она резко развернулась и пустила руку по знакомой траектории апперкота. Человек вовремя пригнулся.

– Стоп. Не нужно применять силу. Я – твой Ангел.

Эмми показалось, – что-то попало ей в глаз: что-то, что невозможно извлечь до конца, что-то мешающее смотреть на мир. Длинные ресницы слиплись, все вокруг стало ярким и влажным.

– Красиво пишешь… Зачем?

– Люблю…

– Любишь… Я часто думаю о тебе. Иногда долго не могу уснуть и вспоминаю твое лицо.

– Это невозможно, – он уже сменил позицию и теперь сидел на корточках прямо перед ней, грея в своих руках ее замерзшие. Она с интересом разглядывала свежие, не торопящиеся заживать шрамы. Догадывалась кто их ему «нарисовал».

– Почему? – Эмми даже обиделась такому «наглому» утверждению или, как она расценила позже, самоутверждению.

– Мы никогда раньше не виделись.

– А у тебя что, нет воображения?

– Ну почему же, есть конечно. Просто, – он хотел очень многое сказать, но выдавить из себя хотя бы звук для него было подвигом. – Я не хотел, чтобы мы встречались.

– Тогда зачем пришел?

– Нелепые обстоятельства. Я не хотел, чтобы все так вышло.

– Как? Это Удо так тебя разукрасил?

– Неважно. Понимаешь, я еще не готов быть с тобой вместе.

– А почему ты вдруг решил, что я хочу быть с тобой?

– Я знаю, ты хранишь все мои письма. Что ты чувствуешь, когда читаешь их?

– Запретный плод сладок.

– Мы будем вместе, просто подожди.

– До свидания, – она высвободила свои руки. – Я не чувствую ничего кроме эгоизма. Кто ты такой, чтобы из-за тебя я плюнула на прошлое?

– Неважно кто я. Я тебя люблю.

– А я люблю твои письма и оживлять их совершенно не собираюсь. Зря ты показал лицо, лучше бы писал, но теперь, пожалуй, я не смогу воспринимать твои наброски так, как воспринимала их раньше. Сказку ты разрушил, твое чудо оказалось простой банальщиной. Теперь тебе придется искать другой объект и протаптывать дорожки к его крыльцу. Может быть, там тебе повезет больше. Если хочешь, могу вернуть письма.

– Оставь себе, – он словно отрезал слова ровными лоскутами и сеял их себе под ноги. – Ты не от мира сего, ты… Я больше сюда не приду, и ты никогда меня не увидишь, но знай, – запретить мне любить тебя не может никто. Я буду любить тебя молча. Меня зовут Тео.

– Как все глупо…

– И ничего уже нельзя исправить. Но можно модифицировать реальность, она поддается правке, я проверял. Если когда-нибудь захочешь поговорить просто позвони, – он протянул бумажку со своим номером. – Наложи на ногу эластичный бинт и две недели не бегай. Наверное, все будет хорошо…

– Наверное.

Оба они вздохнули и разошлись в разные стороны, как два рукава непослушной реки. На смену этим вдохам пришли следующие; последним, как всегда, пришло утро, чтобы расставить все по своим местам.

Удо вошел в кухню и заметил, как Эмми одно за одним выбрасывает в пластмассовое ведро ненавистные письма. Для нее они потеряли весь тот шарм неизвестности, всю свою притягательность, у них оказалось простое человеческое лицо, которое, к тому же, довольно легко разбить и изуродовать собственнической эгоистичной ревностью. От нее не могло укрыться что Удо торжествует, глядя на конверты, исчезающие в пропасти мусорного ведра. Эмми давно поняла: эти письма тронули не только ее равнодушие.

– Что, улетел? Улетел, я спрашиваю, твой Ангел? – сказал Удо с издевкой. – Если он посмеет еще раз приблизиться к этому дому, я убью его. Он больной, Эмми, он мог обидеть тебя.

– Как видишь, пятнадцать минут общения с ним не нанесли мне никакого вреда.

– Такты с ним виделась?

– Да. Бровь ты рассек первоклассно. Я – не пояс чемпиона, за который нужно бороться на ринге.

– Ты говорила с этим ненормальным?

– Пожалуй, ты даже слишком нормальный, до тошноты.

– Ну, а его тебе жалко. Потому ты и уничтожаешь его письма.

– Мы перешли на новый этап общения: устный.

– Не верю.

– Тебе я теперь тоже не верю. Не смей больше копаться в моих вещах, не смей заходить в мою комнату без стука. Не смей следить за мной и сними, наконец, эту камеру, которая пищит от перепада температур и разряженного аккумулятора.