Ксения Коваленко - Голоса

– Мы тезки…

– Что? – девушке показалось, что она ослышалась.

– Мы тезки. У нас боль одна.

– Боль?

– Прости. Вырвалось, – Эмми не удержалась на ногах и сползла по фонарю на землю. Она зажала руки между колен, смотря на фонарь так, словно хотела вызвать его на дуэль.

– Так как же твое имя?

– Эмми, – сказала она, будто бы очнувшись от глубокого сна.

– Меня зовут Лин.

– Ты здесь сидишь, плачешь, – сказала Эмми каким-то грустнопечальным голосом. От марихуаны ее настроение скакало, как кардиограмма.

Минутное настроение Эмми передалось Лин, и она ответила так же обреченно:

– Да, холодно.

– Здесь даже летом холодно, – Эмми смотрела в противоположную сторону от того места где стояла Лин. Это выглядело так, будто она разговаривала с кем-то третьим, а на самом деле Эмми вела светскую беседу с пустотой, – та ей, как ни странно, отвечала.

Лин продолжала:

– Не люблю лето.

– Понятно, – равнодушию Эмми можно было ставить памятник. Она свела брови. – Пойдем.

– Куда?

– Ко мне. Поешь и переночуешь, а утром посмотрим, что делать дальше.

Эмми хотелось поскорее добраться до дома: кайф постепенно слетал с нее, уступая место пронзительно рвущейся на свет головной боли.

– Да, я…

– Да ты не в том положении, чтобы отказываться, – она наклонила голову на бок и, слегка приподняв левый угол рта, продолжала, – у тебя глаза никак у всех, никак у этого одного однородного стада, именуемого миром. Я знаю, ты думаешь, что для меня сейчас даже таракан ставится в разряд Бога. Трава плавит мозг, но то, что сейчас происходит, уже никогда не повторится, так что решайся: тебя ждет горячий чай и теплая постель, – Эмми почему-то сделала реверанс. Лин едва успела подхватить ее и уберечь от неудачного падения в грязный снег.

Они двинулись по направлению к дому. «Да, – размышляла про себя Эмми, – а ведь это забавно: я говорила с человеком тринадцать с половиной минут, и теперь она тащит меня до дома и выслушивает мои неразборчивые речи. Пора перестать курить траву. Лучше буду нюхать масло чайного дерева. От него на подвиги не тянет.

Лин всю ночь не спала, ворочаясь в постели, сминая такие гладкие ровные простыни, выданные засыпающей на ходу Эмми. Историю о том как она оказалась на улице, Лин решила сохранить в тайне и придумать что-нибудь на ходу, если вдруг спросят.

За завтраком Кэт внимательно (с интересом, далеко выходящим за рамки приличия) разглядывала гостью.

– У нее нет дома, – сказала Эмми, подавая Лин тарелку с овсяной кашей.

– Просто…

– Просто ешь и не перебивай, – все равно соврешь. Скажи, ты имеешь хотя бы косвенное отношение к музыке?

– Играю на скрипке.

Кэт поперхнулась своим кофе, состоящим на три четверти из виски. Откашлявшись, она начала выразительно посматривать на Эмми, но та и без нее знала что делать.

– Хм… Скрипка…

– Даже и не думай, Эмми, – от возмущения Бес перестал качаться на стуле и нарочно перехватил совершенно ненужный ему кленовый сироп, за которым потянулась Лин. Мы не симфонический оркестр.

– И не тупые кретины, долбящие по струнам. Нам явно не хватает нежности.

Бес закатил глаза и начал бормотать что-то непонятное.

– А со скрипкой было бы терпко, как вино, – Эмми посмотрела на Кэт, – к тому же ты тащишься от этих смычковых экзерсисов.

Кэт многозначительно кивнула и скрестила пальцы под столом. Эмми пошла в наступление, полностью игнорируя притязания Беса:

– Если хочешь, можешь остаться, но при условии, что теперь ты играешь в нашей группе.

– Я согласна, вот только очень тяжело играть на воображаемой скрипке.

– Купим. Просто скажи «да» или «нет»?

Лин посмотрела вокруг себя: никаких предметов, только чувства и ощущения, только то, что не берется выразить словами даже Бог, в которого она верила больше, чем в свою собственную жизнь. Она ждала знака, пускай и плохого, но все же. Мигающая над ее головой сорока вольтовая лампочка внезапно начала гореть мягким ровным светом.

– Да.

Бес нервно скомкал салфетку и вышел из-за стола, а Кэт схватила Лин за руку и потащила показывать ей свободную, а с этого момента уже НЕ свободную, новую комнату маленькой скрипачки.

Лампочка, обретшая вторую жизнь, внезапно разлетелась на маленькие осколки, приправив кашу Эмми крошкой битого стекла. «Скрипачка… Явно верит в Бога, потому что постоянно шевелит губами и смотрит в потолок. А он ее предаст, Бог всех предает. Все-таки жизнь – дерьмо, и гораздо приятней слушать как растет трава, чем слышать то, что говорят другие».