Юкио Мисима - Жизнь на продажу

Нельзя сказать, что «супруги» никуда не выходили.

Иногда они совершали прогулки, но обязательно вместе.

Выходя из дома, госпожа Иноуэ пристёгивала тонкой золотой цепочкой правую руку Ханио к своему левому запястью и снимала её в прихожей, когда они возвращались домой.

Цепочка была тоненькая, поэтому никто её не замечал. Стоило госпоже Иноуэ легонько потянуть её, как она натягивалась и впивалась Ханио в кожу, и он сразу понимал, что от него чего-то хотят.

От такой жизни Ханио совсем обленился, ему даже стало лень выходить из дома.

Уютная домашняя обстановка и ничегонеделание сами по себя были приятны, но имелась и другая причина: он физически слабел с каждым днём и уже не хотел на улицу.

Однажды, прибавив шагу на перекрёстке, Ханио вдруг ощутил головокружение и понял, что ему уже недолго осталось. Нельзя сказать, что это его сильно беспокоило, скорее, раздражало и тяготило.

Странно, конечно, но он не чувствовал ни страха, ни того, что называют жаждой жизни. По мере приближения весны он слабел с каждым днём, постоянно хотелось спать. Всё шло к тому, что с приходом нового сезона он просто растворится, исчезнет.

Как-то раз Ханио в сопровождении госпожи Иноуэ решил навестить свою квартиру. Надо было заплатить за аренду.

Увидев его, консьерж выбрался из своего закутка:

— Куда ты подевался? Я уж не знал, что и думать. Вдруг исчез с концами… Ну и видок у тебя, однако. Заболел, что ли?

— Нет.

— Я чуть не упал, когда ты вошёл. Поглядел — краше в гроб кладут, честное слово.

Консьерж был любителем прекрасного пола, и его внимание тут же привлекла женщина, прижимавшаяся к Ханио. Ему хотелось отвести жильца в сторону и порасспросить обо всём, но золотая цепочка лишала Ханио возможности удовлетворить любопытство консьержа.

— Як себе загляну, ладно?

— Конечно. Это всё ещё твоя квартира.

— Я хотел вперёд заплатить, за вторую половину года.

Вместе с госпожой Иноуэ Ханио поднялся в квартиру и проверил ящичек, который, положив туда деньги, запер на ключ. Двести тридцать тысяч были на месте. Добродетель, похоже, всё ещё существовала в этом мире.

Госпожа Иноуэ несколько раз предлагала ему заплатить за квартиру, но Ханио отказывался. Он вручил сто двадцать тысяч консьержу, взял квитанцию.

— Какой ты обязательный человек.

— Просто не хочу, чтобы после меня остались какие-то обязательства. Родственников у меня нет.

После негромкого обмена словами с госпожой Иноуэ Ханио удостоверился, что объявление на двери повёрнуто правильной стороной — «ПРОДАНО», и они отправились домой, забрав накопившуюся почтовую корреспонденцию. «Будет что почитать», — подумал Ханио.

Но стояло ему приняться за чтение, как в глазах зарябило, на бумаге закружились белые огоньки.

Глядя на себя в зеркало во время бритья, Ханио с трудом выносил вид собственной бледной физиономии, но в тот день, когда он взялся разбирать почту, до него впервые со всей отчётливостью дошло, до чего его довело малокровие, — он уже не разбирал иероглифов.

— Что случилось?

— Да так. В глазах что-то потемнело. Не разберу, что написано.

— Бедненький! — Голос госпожи Иноуэ звучал бодро и весело. — Давай я тебе почитаю.

— Не надо. Обойдусь.

Всё равно письма не важные. Одно было от одноклассника. Ещё несколько — от незнакомых людей. В одном из них говорилось:

Я не знаю, кто вы, но, увидев объявление о продаже жизни, принял его за шутку. Но я не могу оставить это без внимания, поэтому и пишу.

Есть такая поговорка, знаете: «Тело — дар наших родителей, и беречь его — наш долг перед ними». Похоже, вы её не знаете. Тот, кто публикует в газете такое объявление, просто некультурный человек.

Вы не дорожите своей жизнью. Чего вы добиваетесь? До войны люди, имевшие честь называться подданными императора, были готовы отдать свою жизнь за родину. И вы собираетесь обменять свою жизнь на презренный металл только потому, что в мире, в котором мы живём, правят деньги?

Лично я возмущён этим миром наживы, но именно из-за такого человеческого шлака, как вы и вам подобные, денежные мешки могут править нами. Я прямо скажу: ваше объявление омерзительно. Это крайняя степень моральной деградации…

И ещё семь-восемь страниц в том же духе. Ханио представил средних лет мужика, бесцеремонного, со здоровым цветом лица, не работающего и имеющего много свободного времени. Он порвал толстое письмо и выбросил в корзину. Далось ему это нелегко. В пальцах совсем не осталось силы.