Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

Он был человеком, который любил музыку и посмеяться. Я помню, что каждый раз, когда он наклонялся обнять меня, его щека была колючей из-за щетины. Он читал нам сказки перед сном. Его голос менялся, когда он говорил за разных персонажей. Теперь я думаю, что в других обстоятельствах он мог бы стать актером. Но он стал бутлегером и после маминой смерти работал развозчиком на других более влиятельных бутлегеров. Он вырос в холмах Озарка, где изготовление кукурузного спирта было старой доброй традицией, и не стыдился того, чем зарабатывает на жизнь. Он взял нас с собой в поездку из Миссури в Миннесоту, и мы устроили лагерь на берегу Гилеада на окраине Линкольна. В ту ночь мы с Альбертом остались у реки, а папа поехал на своем пикапе модели «Т» в город доставить товар. Он так и не вернулся. За нами приехали люди шерифа, тогда-то мы и узнали правду о его смерти. Ему выстрелили в спину и оставили умирать. Нам никогда не объясняли мотив, никогда не называли подозреваемого. Мой папа был жуликом и кончил как жулик. А мы с Альбертом были сыновьями жулика, и нашим приговором стала жизнь под пятой Черной ведьмы. Почему два белых мальчика оказались в школе для индейских детей? Тельма Брикман всегда объясняла это так: «Мы предложили принять вас, потому что государственная школа для сирот уже заполнена. Вы должны быть благодарны, что не попрошайничаете на улицах». Но Кора Фрост сказала нам, что Брикманы каждый месяц получали от государства чек за наше содержание.

Хотя мама была лишь смутной тенью в прошлом, я все еще помнил папу, и Альберт тоже его помнил, и мы знали о своих корнях и о том, что у нас есть родня в Сент-Луисе, тетка, которая пыталась посылать нам деньги, заботиться о нас единственным возможным для нее способом. Эмми помнила обоих родителей, и у нее даже была фотография, чтобы освежать их образ в памяти. Но когда я смотрел на Моза, который задумчиво глядел на огонь, я понял, что он, наверное, не помнит никого. На ум пришли слова сестры Ив о том, что ищет каждый из нас и что Моз хочет знать, кто он.

Той ночью мы рано легли спать. Эмми и Альберт заснули сразу же, а я лежал без сна. Мозу тоже не спалось, и через некоторое время он поднялся и пошел мимо маленьких язычков пламени, еще мерцающих среди углей, к реке. Я выждал немного, потом вылез из одеяла и присоединился к нему.

Я не хотел беспокоить остальных, поэтому показал: «Что ты делаешь?»

Он долго не отвечал, но в итоге показал: «Слушаю».

Бормотала вода, бегущая по песку, а в лесу за нашими спинами раздавалась песня древесных лягушек и время от времени трещал костер. Слабый ветерок обдувал речную долину, но я различал в нем только шелест деревьев.

«У меня есть имя», – показал Моз.

«Мозес», – показал я в ответ.

Он покачал головой. «Имя сиу, – ответил он и показал по буквам, – А-М-Д-А-Ч-А». – «Откуда ты знаешь?» – «Сестра Ив. Подержала меня за руку и сказала». – «Что оно значит?» – «Разорванный На Куски. Назван в честь двоюродного деда. Воина».

Разорванный На Куски. Я слушал, как дрожат деревья на ночном ветру, и вспоминал историю, которую рассказал нам Джек про звездочки внутри тополей и про то, как дух ночного неба трясет деревья, чтобы выпустить их. Должно быть, той ночью духу нужны были звездочки, потому что на небе сверкал миллион ярких точек.

«Теперь тебя надо звать Разорванный На Куски?»

Не успел он ответить, как мы услышали позади шум и крик Альберта:

– Это Эмми!

Он обнимал бьющуюся в судорогах девочку. Мы с Мозом сели рядом и держали ее за руки, и боль Эмми стала нашей болью. Эти припадки никогда не длились долго, но терзали все ее маленькое тело, и смотреть на это было пыткой.

Когда припадок закончился и она обмякла, ее глаза открылись, и она сказала:

– Они мертвы. Они все мертвы.

– Кто, Эмми?

– Я не смогла им помочь, – сказала она. – Я пыталась, но не смогла. Все уже было кончено.

– Она говорит про маленького индейца? – спросил я.

– И не про одного, – заметил Альберт. – Она сказала, они все мертвы.

Я посмотрел на Эмми, чьи глаза были открыты, но застланы пеленой.

– Эмми, на этом острове есть еще мертвые дети?

– Я пыталась. Ничего не получилось.

– Пыталась что? – спросил Альберт.

Она не ответила, только закрыла глаза и провалилась в крепкий сон. Мы завернули ее в одеяло и сидели рядом, пока не погас последний язычок пламени нашего маленького костра, оставив только тусклое свечение красных углей.

– Они все мертвы, – повторил я слова Эмми. – Что она имела в виду?