Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

– Смотрите. – Я показал на вмятину на виске, окруженную паутинкой трещин. – Я не коп, но уверен, что кто-то ударил этого ребенка по голове.

«Убийство», – показал Моз.

– Я бы не спешил с выводами, – сказал Альберт.

Я заметил, что в ногах скелета что-то лежит, и поднял это. Темно-коричневый и крошащийся предмет почти развалился у меня в руках, но мы все увидели, что это.

– Мокасин, – сказала Эмми.

– Индейский ребенок, – сказал я и вспомнил Билли Красного Рукава. – Что будем делать?

– Ничего, – сказал Альберт.

Я посмотрел на брата, точнее на оставшуюся от него оболочку. Может, он просто слишком устал, еще восстанавливался после схватки со змеиным ядом, но я думал, что причина лежала глубже. В Нью-Бремене он одной ногой стоял в могиле. Смерть заглянула ему в глаза, и думаю, он до сих пор был напуган.

«Ничего?» – показал Моз, и я увидел, как в нем закипает редкая для него ярость.

– Что бы ни произошло, это было очень давно, – устало проговорил Альберт. – Кто знает? Может, сто лет назад. Теперь уже ничего не поделаешь.

Я никак не мог избавиться от образа Билли Красного Рукава, так долго пролежавшего забытым в карьере, куда ДиМарко бросил его маленькое тело.

– Мы не можем его просто оставить.

– Что ты предлагаешь? – Теперь голос Альберта был холоднее камня. – Сообщить властям? Отличная идея.

«Мы его похороним», – показал Моз.

– Я не собираюсь трогать эти кости, – сказал Альберт.

Моз, который почти никогда не спорил, встал нос к носу с моим братом и сердито показал: «Он индейский ребенок, как я. Если бы я умер в той канаве рядом с матерью, я бы хотел, чтобы меня достойно похоронили. Так что мы проводим его как подобает. Я перенесу кости».

Пользуясь найденными на берегу палками, мы с Мозом выкопали яму в мягкой почве. На глубине трех футов в могилу начала просачиваться вода, и мы остановились. Моз по частям перенес скелет и уложил кости в маленькую могилу в более-менее том же порядке, в каком мы их нашли, так что казалось, будто это останки маленького индейца, прилегшего отдохнуть.

Прежде чем засыпать кости землей, Моз показал: «Скажи что-нибудь, Оди».

Моей первой мыслью было: «Почему я?» Но было очевидно, что Альберта это не интересует, к тому же так хотел Моз.

– Этот ребенок, – начал я, – был совсем как мы. Он любил чувствовать солнце на лице, любил росу на утренней траве, песни птиц на деревьях. Он любил бросать камни в речку. По ночам он любил лежать на песке, смотреть на звезды и мечтать. Совсем как мы. Были люди, которые его любили. Но однажды он ушел и не вернулся, и они были убиты горем. Они поклялись не произносить его имя, пока он не вернется. Этот день так и не пришел. Но каждую ночь его мать стояла на берегу реки и произносила его имя, и если хорошенько прислушаться ночью, то можно до сих пор услышать, как ветер над рекой шепчет это имя, чтобы его никогда не забыли.

– Какое имя, Оди? – спросила Эмми.

– Слушай ветер сегодня ночью, – сказал я.

Моз наклонился над могилой и показал: «Я тебя никогда не забуду». И начал засыпать кости землей.

Рыбалка Моза оказалась удачной, и к ужину он принес в наш маленький лагерь двух сомов. Он почистил их скаутским ножом Альберта и насадил на палочки, воткнутые в песок и наклоненные к огню, как делал Форрест почти две недели назад. Мы поели рыбу с хлебом, который я купил на деревенском рынке, а на десерт разделили плитку шоколада.

Когда стемнело, мы сидели вокруг костра, смотрели на огонь и думали каждый о своем. Я размышлял об Альберте, который превратился в призрака себя. Но из-за скелета, который мы похоронили, я также думал про папу, лежавшего в могиле для бедняков на кладбище в Линкольне. Насколько я знал, никто не проводил похоронную службу. Его просто бросили в яму и засыпали землей.

Я видел его могилу дважды. Первый раз было формальное посещение в сопровождении мистера Брикмана вскоре после того, как мы с Альбертом оказались в Линкольнской школе-интернате для индейцев. Он показал нам могилу, потом отошел, дав нам побыть несколько минут наедине, и в конце отвел нас обратно в школу. Во время того визита я ничего не чувствовал, Альберт, наверное, тоже. Мы просто стояли и смотрели на маленький знак, торчащий из земли, как отдельный бордюрный камень. Я не плакал, а под нетерпеливым взглядом Брикмана мне даже не хотелось.

Второй раз был на мой двенадцатый день рождения. К тому времени я почти забыл, как выглядела мама, и папино лицо тоже начало стираться из памяти. Я отчаянно не хотел его забывать, поэтому ускользнул из школы и вернулся на кладбище. Я не сразу отыскал его знак, потому что за бедняцкими могилами плохо ухаживали и камень зарос травой. Я опустился на колени, ободрал бурьян и прочитал имя на камне, больше там ничего и не было, только имя. Я провел там целый час, вспоминая о папе все что мог.