Йожеф Дарваш - Город на трясине

Старая Боршне время от времени выкручивала обгоревший фитиль, а затем снова склонялась над раскрытым молитвенником. Почти беззвучно она прочла все до единой молитвы, которые обычно читают над усопшим, а затем начала читать их сначала, временами бормоча вслух несколько строчек.

Неожиданно в кухне раздался плач маленького Палко. Он заплакал тихо, как-то несмело, но для Юлиш и этого было достаточно. Она мигом проснулась, встала и, шатаясь, как во сне, поплелась в кухню. Через минуту она вернулась в комнату с малышом на руках, села на край кровати и достала грудь. Малыш с жадностью прильнул к груди, и Юлиш постепенно успокаивалась, будто вместе с молоком матери малыш вбирал в себя и ее горе.

Малыш громко причмокивал и прерывисто сопел, а когда на момент он выпускал сосок изо рта, то сразу же начинал что-то лепетать, будто объяснял матери, зачем ему понадобился этот маленький перерыв…

Шандор не спускал глаз с ребенка, слушая его лепетание. Неожиданно в нем что-то дрогнуло, и по всему телу побежали мурашки. У него было такое чувство, будто он отлежал руку, а теперь кровь опять начала пульсировать свободно.

Лампа по-прежнему горела у изголовья умершей девочки, но теперь почему-то казалось, будто в комнате стало значительно светлее. И хотя ночь еще не кончилась, в окна уже стало заглядывать предрассветное небо.

— Вы уже заявили? — спросил Шандор жену.

— Мама уже ходила в управу. Еще утром. И у пастора была.

— Когда похороны?

— Послезавтра утром…

Шандор на миг задумался, как человек, которому сейчас надлежит сказать решающее слово…

Он подождал немного, словно подыскивая нужное слово, но, видимо, так ничего и не придумав, тихо и спокойно произнес:

— Тогда я сейчас пойду…

Юлиш с испугом уставилась на мужа.

— Куда пойдешь? — спросила она.

— Обратно на хутор…

— Сейчас?.. Сейчас, когда… А что же с нами здесь будет? Что мы будем делать без тебя? — И она снова заплакала.

От ее плача малыш, которого она держала на коленях, вздрогнул и захныкал. И вмиг как бы ожил весь дом. Проснулась старушка Бакошне. Услышав плач, она сначала подумала, будто они продолжают оплакивать умершую. Старушка вновь нараспев запричитала, раскачиваясь всем телом вправо и влево. Когда же она наконец поняла, почему плачет Юлиш, то моментально перестала стонать и хныкать и набросилась на сына, который в такой момент надумал идти на хутор на обмолот зерна.

— Это еще что за фокусы?! В доме мертвое дитя лежит, а он надумал идти к молотилке!.. Уж не рехнулся ли ты совсем?!

И она сразу же заохала, будто хотела этим сказать, что вот, мол, и этому человеку пришел конец: совсем с ума сошел-де… От этих охов и ахов Юлиш и лежавший у нее на коленях малыш снова громко заплакали.

И только старая тетушка Боршне по-прежнему продолжала читать молитвенник. Склонившись над лампой в своем черном платке, повязанном до самых глаз, она напоминала восточную гадалку, которая беседует с вызванными ею духами, никакого внимания не обращая на мирскую суету. Она ни разу не обернулась и слегка шевелилась лишь тогда, когда переворачивала страницы молитвенника.

Шандор молча стоял перед женщинами. У него был вид человека, который только сейчас осознал то, что сказал перед этим.

— Меня там ждут, — проговорил он наконец. — Скоро молотилку будут пускать. Опаздывать я не могу. А пропускать день — тем более… — А потом, словно спохватившись, что ему нужно чем-то подкрепить свои объяснения, добавил: — Сегодня мы должны обязательно закончить на хуторе… Там семьсот копенок…

— А с нами что будет? — снова спросила Юлиш.

— Вечером я вернусь домой и на похороны отпрошусь, а сейчас не могу. Столько не работать я не могу. Потеряю целый центнер… Обмолот нынче тяжелый: каждый человек нужен.

Пробормотав нечто вроде «прощайте», он вышел из комнаты таким, каким пришел: пыльный, босой, полураздетый.

На улице было темно, и, казалось, даже темнее, чем тогда, когда он шел в село, хотя по охлажденному воздуху чувствовалось приближение рассвета. Шандор поежился от холода. Ноги зашагали быстрее: роса, выпавшая на землю, была такой холодной, что прямо-таки обжигала ступни ног. Несмотря на темноту, он видел, как из села по направлению к хутору спешили люди. Это были молодожены. Они хоть на несколько часов заскакивали к своим молодым супругам, а теперь спешили обратно в поле, туда, где они работали…

Шандор тоже спешил. Он не знал, который сейчас час, но интуиция ему подсказывала, что нужно торопиться. От усталости, бессонной ночи и, самое главное, от горя, которое так внезапно свалилось на него, у Шандора кружилась голова, и его шатало из стороны в сторону. Даже холодный воздух не взбодрил его. Шандору хотелось улечься прямо на пыльной дороге или же растянуться в придорожном кювете и заснуть так, чтобы забыть свое горе. Однако он пересилил себя и зашагал дальше. В ушах у него до сих пор звенел плач малыша, услышав который Юлиш сразу же очнулась, выбежала в кухню, а затем медленно вернулась в комнату с младенцем на руках. Этот детский крик будто вернул их обоих — и мать, и отца — к жизни…