Ахмед Рушди - Кишот [litres]

– Елисейские поля! Поистине благородная цель, – Женщина-Трамплин отпустила свою колкость с бесстрастным лицом. – Ты сказал “мне лишь остается”. Похоже, ты недооцениваешь, с какими трудностями можешь столкнуться.

– Ты все сама увидишь, – ликуя, кричал Кишот. – Совсем скоро любые препятствия будут устранены, и наступит счастливое время.

И правда: уже следующим утром, в восемь ноль-ноль, Кишоту пришло сообщение с тайного номера двоюродного брата и бывшего работодателя; доктор Смайл просил его о встрече. Дорога к Возлюбленной была открыта.

“Города похожи на двери. Они либо открыты, либо закрыты. Лондон изо всех сил заехал ему дверью по морде, сделал все, чтобы он не вошел внутрь. Нью-Йорк же гостеприимно распахнулся перед ним, приглашая войти”. Мрачное начало “Обратного обмена”, одного из романов Брата, вспомнилось ему в день перелета между нью-йоркским аэропортом Кеннеди и лондонским Хитроу. Если подумать, эта мысль больше не кажется ему верной, по крайней мере в том, что касается Нью-Йорка, раздираемого ныне расизмом и прочей нетерпимостью. Секретному агенту в его книге также следует пересмотреть свои позиции. Представление о Лондоне (население 8136000 чел.) как о месте для избранных, пропуск в которое имеют лишь члены элитных клубов, а простым смертным вход заказан, также, видимо, устарело. Он не был там много лет. Все закрытые лондонские клубы нынче скупили иностранцы, и заявки для вступления в них вынуждены подавать уже коренные англичане. В то же время здесь размахивает флагами – Понаехали тут! Валите обратно, вам здесь не рады! Англия для англичан! – белый популизм, он, словно восставший из могилы призрак имперского прошлого, бродит по Британии, отравляя и без того непростую жизнь нынешней второстепенной-заурядной-нации. Тогда чума на оба ваши дома, решил Брат, и заказал еще одну, третью, водку с содовой; его дневной лимит уже был превышен на порцию, но сегодня ему это было нужно.

(В последний раз он летал на самолете довольно давно. Брат поделился с Кишотом своим собственным ночным кошмаром, сном, в котором он сначала падает с небес на землю, а затем тонет. Страх Кишота перед полетами был страхом Брата. В тех редких случаях, когда не было выбора и приходилось садиться в самолет, он накачивался ксанаксом и так переживал полет. На этот раз он предпочел ксанаксу водку. Пока что она работала исправно.)

После воссоединения со своим потерянным ребенком он постоянно размышлял о том, что развалившиеся семьи – включая его собственную развалившуюся семью – своего рода аллегории, предвестники более глобального распада, а попытки искать любовь и исцеление – странствие, которое совершаем мы все, а не один безумец Кишот.

Брат создал в телефоне новую заметку: не забыть также развить любовную линию Санчо. Она стала последней в списке, который он начал создавать, как только самолет взлетел. Не забыть видения Санчо – реальность становится все более фантасмагорической. Не забыть про ключ Кишота. Что он открывает? Что может быть внутри? И еще одна: Кишот звучит как “ки” и “шот”, key shot — небольшая порция (shot) кокаина либо героина, которую отмеряют с помощью ключа (key). Брат не знал, пригодится ли это наблюдение в истории его Кишота. Возможно, ему в ней не найдется места. Какое-то время оно будет оставаться заметкой, а потом он вовсе удалит его.

Внезапно самолет начал стремительно терять высоту, он несся вниз, как один из шаров, которые Галилей представлял летящими с Пизанской башни, как рушащийся в шахту лифт, как падающее человеческое тело. Стакан с водкой начал скользить, но Брат успел схватить его. Над головами пассажиров появились оранжевые кислородные маски. Пилот быстро обращался к пассажирам через систему связи, стараясь одновременно успокоить их и рассказать, что делать в чрезвычайной ситуации. В настоящее время нет необходимости надевать кислородные маски. Оставайтесь на своих местах с застегнутыми ремнями безопасности. Это нечто большее, чем турбулентность, но пилот полностью контролирует ситуацию, во всяком случае на этом настаивал голос сверху – звучал он, правда, не очень уверенно. “Боинг 747” накренило, затрясло и резко бросило сначала в одну, потом в другую сторону, словно он двигался по гигантской трассе для слалома. Многими пассажирами овладела паника. Слышались крики и плач. Еще звуки, сопровождающие рвоту. Брат, чей ночной кошмар сбывался наяву, всю жизнь уверенный, что самолеты слишком громоздки, чтобы летать, и одновременно слишком хрупки, чтобы противостоять безграничной мощи стихии, с интересом отметил про себя, что сохраняет спокойствие. Он продолжал потягивать водку. Может ли быть, что он излечился, что его иррациональный страх перед полетами исчез ровно в тот момент, когда пришло время пугаться по-настоящему? Я пишу о конце света, думал он, то есть на самом деле воображаю и описываю смерть. Свою собственную, замаскированную под чью-то еще. Частное тиражируется в масштабах универсального. Я так долго думал об этом, что даже не удивлен. Он поднял стакан и приветственно кивнул ангелу смерти, чья гигантская фигура в черном балахоне, с лысым черепом в складках капюшона виднелась на горизонте – он зажал их самолет в руке и тряс его. Ангел смерти любезно раскланялся с ним в ответ и выпустил самолет из своих рук. “Боинг” тряхнуло в последний раз, и он снова лег на курс.