Ахмед Рушди - Кишот [litres]

Прямо как нынешний Кишот. Пылкий влюбленный, алчущий прощения, он сидел в темной гостиной своей полусестры, а вокруг носились вызванные ее ворожбой призраки, одним из которых был тот, кем он сам был когда-то. Они заказали китайскую еду и накрыли на стол, но Кишот не мог есть, он чувствовал, что теряется в сгущающейся тьме, дополненной печалью давно минувших дней. Почему он был таким, почему им владели зависть, подлость, дух соперничества и грубость? Он не мог сказать. У него больше не было доступа к той части своего я. Причиной этому стало то, что случилось однажды ночью в Кипс-Бэй много лет назад.

На самом деле его квартира не была уж такой плохой. Там были высокие потолки, тихие соседи, и в ней у него получалось довольно много работать. В описываемую же ночь она чуть не стала его могилой. Ему снился кошмар, во сне он как будто проснулся в собственной спальне и увидел в ногах кровати неясный силуэт, который смотрел прямо на него, но ничего не говорил. Во сне он понял, что его непрошеный гость – это и он сам, точнее, его тень, и сама Смерть. От ужаса он проснулся. Было три часа утра. Он сел в кровати, включил ночник и долго не мог унять сердцебиение. В комнате, конечно же, никого не было, и чтобы успокоиться, он выпил воды и встал, чтобы сходить в туалет. Тогда-то и произошло Внутреннее Событие. Это было что-то вроде взрыва в голове, где-то между ушами. Он потерял равновесие, рухнул на пол и отключился. Когда через какое-то время к нему вернулось сознание – прошли минуты или годы, он не мог этого сказать, – он первым делом удивился, что не умер. Через какое-то время к нему пришло новое осознание: он больше не может двигаться. Его мобильный лежал на тумбочке у кровати, там же где стоял стационарный аппарат, которым он, из некоторой старомодности, тоже продолжал пользоваться, а он валялся на полу спиной к ним. И значит, был абсолютно беспомощен.

Ему понадобилось два дня, чтобы развернуться и доползти до тумбочки. Весь следующий день и ночь он пытался как-то раскачать тумбочку, чтобы один из аппаратов оказался рядом с ним на полу. Только на четвертый день ему удалось уронить мобильник, и он начал пытаться звонить.

– Кому он позвонил? – хотел знать Санчо.

– Мне, – ответила Женщина-Трамплин. – Кому еще ему было звонить.

Его звонок наконец прошел, она подняла трубку, но он не смог произнести не звука. Он лежал на полу спальни с телефоном возле уха, а ее голос в трубке яростно кричал: “Алло!”

Поняв, что что-то случилось, Женщина-Трамплин пулей примчалась к брату, отыскала управляющего домом и заставила его своим ключом открыть квартиру, где нашла распростертое на полу тело и тут же вызвала скорую помощь. Он выжил. Ему всегда везло. Это Америка – после случившегося удара ему требовалось долгое и бережное лечение, его покрыла медицинская страховка с работы, на которую он, выиграв конкурс, устроился совсем недавно, – должность ассистента-профессора в школе журналистики в центре города предполагала самую лучшую медицинскую страховку. За лечением последовал долгий период реабилитации, и через пару лет он, так сказать, полностью вернулся в рабочее состояние, разве что говорил заметно медленнее да приволакивал правую ногу. Однако человек, переживший Внутреннее Событие, был уже совсем не тот, что прежде. Периодически он страдал от отстроченных последствий. В любой момент без причины начинал плакать. Его мучали тревога, депрессия, страхи. За этими внешними изменениями скрывалось другое, более глубинное. У него были обширные провалы в памяти, и они никак не проходили. Он стал более замкнутым, молчаливым, каким-то совершенно потерянным. Ни профессора, ни журналиста больше не было.

На физическом уровне это было чудесное выздоровление. Но наиболее устойчивый ущерб был нанесен не телу, а личности. Он не вернулся в университет, благодаря которому сумел оплатить столь нужное ему лечение. Отдалился от коллег, старых и новых, и друзей, новых и старых, и весь ушел в себя – в такие глубины, куда никто не мог последовать за ним. Долгое время он ни с кем не разговаривал и дни напролет смотрел телевизор, сидя с прямой спиной и сложенными на коленях руками на краешке кровати. Тогда он и начал вести беседы с экранными персонажами и терять связь с реальностью. Было ясно, что он стал чувствовать себя чужим в большом городе. Его многоликость, проникновение всего во все, какофония нарративов, бесконечные трансформации, фабрика грез, превратившаяся в бесконечную грезу о себе – все это выбивало его из колеи. Лакуны в сознании можно немного залечить, избавившись от своей прошлой жизни, а также при помощи телевидения, уход в мир которого – еще один способ затуманить свое сознание. В тот день, когда он заявил Женщине-Трамплину, что уезжает из города – что он связался с их занимающимся фармацевтическим бизнесом кузеном, доктором Смайлом, и попросил взять его на работу в качестве менеджера по продажам где-нибудь подальше от Нью-Йорка, – он также впервые заявил о том, что имеет к ней финансовые претензии. И это стало третьим из того, что нельзя простить.