Ахмед Рушди - Кишот [litres]

Ни одна из женщин не заметила, как вернулся домой судья. Он подошел к Дочери и забрал у нее из рук листок.

– Если ты умрешь, Джек, – обратился он к жене, – это будет самая непростительная вещь из всех, что есть на свете.

Сестра уже выглядела спокойной, ей удалось взять себя в руки. Она откупорила бутылку хорошего бордо.

– Эту болезнь считают болезнью белой расы, – рассуждала Сестра с бокалом в руке. – А также людей, против которых использовали “Агент Орандж” или другое оружие массового поражения. Еще она передается по наследству, но это не мой случай. Как будто она случайно поселилась не в том теле, но она здесь, в моей крови, в этом нет сомнений, и, как вы видите, еще и в костном мозге. Лейкоциты очень высокие. Ошибка в клеточной ДНК кроветворной системы. Ошибка в ДНК! Как будто ты машина, собранная в пятницу вечером. Рабочие, которые меня собирали, хотели домой на уикенд, торопились и схалтурили. Но я же всю свою жизнь была чертовски здоровым человеком. Люди восхищались, какое крепкое у меня здоровье. А я им обычно отвечала: “Крепкое здоровье есть у нас до тех пор, пока однажды доктор не сообщит, что у нас его нет”.

– Есть один врач в Америке, – сообщила Дочь, подняв глаза от телефона. – Индиец. Темнокожий. Ему нет равных в этой области. Даже стадии болезни названы в его честь. Вот больница, в которой он работает. Могу позвонить и записать тебя.

– Лучше Лондон, – возразила Сестра. – Здесь можно получать такое же лечение. И не надо лететь через океан.

– Звони, – велел Дочери судья.

Как он мгновенно постарел, подумала Дочь. Эта новость вышибла из него часть жизни. Возможно, их обоих скоро не станет, возможно, это сведет в могилу их обоих. Возможно, они повторят историю Ма и Па, бабушки и дедушки, которых она никогда не видела. Ма умерла, а Па не смог пережить этого и тоже умер на следующий день.

Следующей, до кого дотянется эта рука, будет она сама.

– Прошу прощения у вас обоих, – сказала Сестра, – но мне нужно отправить электронную почту.

Сев за стол, она глубоко вздохнула и отправила Брату следующий ход: 2. Р-КВ4.

На этот раз ответ пришел очень быстро: 2. . РхР. Он принял от нее пешку, которой она жертвовала. Тоска исчезла, и Сестра улыбнулась.

Ты помнишь? написала она.

Гамбит Альгайера и Кизерицкого, ответил он. Он тебе всегда нравился. Хочу сказать тебе кое-что о шахматах. Это как ездить на велосипеде? Невозможно открутить назад.

Теперь проверим, как много ты помнишь, написала она. 3. N-KB3.

. P-KN4. Ну что, я молодец?

4. P-KR4.

4…. P-N 5.

5. N-K 5.

Вот здесь, написал он, начинается моя головная боль. Поиграем во что-нибудь еще? Во что ты хочешь?

Здравствуй.

Здравствуй, Брат.

Время, эта камера смерти, наполненная ужасом, стены которой все сильнее и сильнее сжимают своего несчастного обитателя, пока не расплющат совсем, выдавив из него дух, начало смыкаться вокруг Кишота, когда он смотрел на дом своей сводной сестры. В груди что-то давило и скребло, болело, словно Костлявая с косой собственноручно делала ему массаж. Как поэтично будет, подумал он, рухнуть мертвым у нее на пороге, положить свою жизнь на ее алтарь, искупить этим все прошлые ошибки. “Гулд индастрис” (писал Брат, поселивший Женщину-Трамплин в доме своей мечты) на углу Гринич и Бич, столетнее здание, в котором сначала размещалась типография, а после производили стальную проволоку, оно возвышалось над соседними домами с явным высокомерием, ведь могло гордиться не только славным индустриальным прошлым, но и настоящим с заоблачной ценой две тысячи долларов за квадратный фут. Женщине-Трамплину принадлежало целых пять тысяч таких квадратных футов с высоченными потолками и деревянными балками перекрытий на самом верху, в пентхаусе. Приставленный ко входу в здание швейцар в ливрее смотрел на Санчо и Кишота с явным подозрением. Эта парочка – Кишот, который явно мерз в поношенном деловом костюме, и Санчо в рваных джинсах и требующем чистки кашемировом пальто – не производила нужного впечатления. Они взирали друг на друга в молчаливом противостоянии, Кишот и швейцар, поистрепавшееся достоинство странника против облаченной в униформу усмешки лакея. Затем в холле началась какая-то суматоха, и женщина с непослушными черными – черными как смоль, какие наши годы! – волосами, путаясь в одежде и размахивая руками, выскочила из здания и приветственно раскинула руки. Это была Женщина-Трамплин. Она была высокой, даже, можно сказать, долговязой, с вытянутым худым лицом, и если бы не длинные волосы и массивные серьги в виде колец в ушах, подумал Кишот, то выглядела бы как мое отражение в зеркале.