Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Каждое слово он, казалось, состригал, как мышка солому.

— Со стороны посмотреть, так здесь, в сельпо, молочные реки текут. Но я вот что скажу: старый стал, очень старенький. Верите ли, даже старость прошла, как молодость когда-то пробежала, и не заметил. Теперь хочу посмотреть, что там дальше ждет, за старостью, а служба не дает позволеньица, мил товарищи.

Улыбнулся бухгалтер и тут же слезу пустил, по-стариковски. В зале переглянулись: чего он плачет, жаль покидать сельпо? Или оттого, что перетрудился да со старостью разминулся?

Наконец председатель произнес:

— Ну что ж, товарищи, откликнемся на просьбу… Но давайте попросим Константина Петровича остаться в ревизионной комиссии. Его имя не просто авторитетно для нас, это целая эпоха! Такими ветеранами счетного фронта республики может гордиться любое сельпо!

И вдруг, когда всех убаюкала эта отеческая характеристика, из глубины зала послышался едкий возглас:

— А я бы ему петлю на шею! Честно… И, как буржуя-банкира, повесил бы на первом телеграфном столбе!

Хороши проводы на пенсию: вздернуть с петлей на шее!

Оно, конечно, не грех посмеяться, но никто в зале не хохотнул, слишком неуместной показалась шутка. Зашумели, завертели головами: кому насолил безобидный старик? Ну, скажем, не нравится тебе его должность, так уважай хотя бы возраст. Сколько передряг выпало на его долю, а вышел из мировой мясорубки цел-невредим, причем совестью не покривил, и вдруг — хорошенькое дельце! — петля вместо пенсии.

Заметьте, сверстники Костэкела давно отправились в лучший из миров, и если он когда перед ними проштрафился, все грехи давно быльем поросли. Неужто Георге Кручяну (это он перебил председателя) решил от их имени выступить?

Из зала донеслось:

— Какие шутки, товарищи! Пораскиньте мозгами… уважая преклонные года, знаете ли… нет, у меня большие сомнения! Как же так, служит он царям москалей, потом румынским королям, и все им не нахвалятся. А теперь и мы в ножки кланяемся: уважьте, Константин Петрович, станьте нашей совестью, постерегите наше добро…

Его попытался осадить Алион, председатель:

— Брось дурачиться, Георге. К чему твои выкрутасы?

— Погоди, почему выкрутасы, люди добрые? Дай слово, Алион! Председатель ступил на опасный путь, товарищи, ставит в пример эту хитрую лису, а вы и уши развесили. Он вас надувал на каждом шагу, при всех властях, прикидывался паинькой со своими прибаутками, мол, моя хата с краю… Да он же просто церковная мышь!

Дед Костэкел тем временем привстал, повертел круглой головой без единого волоска, словно бильярдный шарик на тонкой пружинке. Приложил к уху ладонь, потом повернулся к председателю, сверкнув смешными стеклышками очков размером не больше пятака:

— Алион, мне послышалось или в самом деле?..

— Все в порядке, Константин Петрович, сиди спокойно. — Председатель показал на стул за столом президиума.

А над рядами возвышался мужчина средних лет с густой седоватой шевелюрой, взлохмаченной, как кабанья шерсть. С крючковатым носом, тонкими губами и быстрым, настороженным взглядом, был он похож на прирученного сокола в степи на охоте.

— Забыли, товарищи, с чего начал пролаза Костэкел, ваш любимчик? Тушил свечи и подбирал огарки в церкви, а теперь советская власть должна шапку снимать перед поповским выкормышем?! — в сердцах выпалил Кручяну. — Нет, я не против старика, лично я! Пусть себе здравствует и Вавилон переживет. Но не Костэкелу быть нашей совестью, нет! Хотите, чтобы я его уважал? Тогда пусть товарищ бухгалтер объяснит, как он ухитрился прошаркать в своих калошах чуть ли не под ручку со всеми царями-королями? Короли пошли на дно, а Костэкел даже ноги не замочил. А ведь таскал на горбу золотую мошну этих кровопийц! При царе Николае процветал, при Фердинанде Первом жил как у Христа за пазухой, с зарплатой… И за это надо пасть перед ним на колени! А вы, люди, хоть раз видели его с мотыгой в руках? Или с лопатой? Все карандашики да чернильницы, буквочки да цифирки! А за какие заслуги каждая власть совала ему портфель под мышку? Я вам открою глаза: он умножал богатства тех, кому служил. Корпел не покладая рук, а на кого работать, ему было наплевать, лишь бы в холодке отсидеться.

Председателю Алиону надоело стучать стаканом по пустому графину. Он приходился Кручяну не то каким-то троюродным братом, не то сводным, через сестру, дядей, в общем, седьмая вода на киселе, и был к тому же постарше лет на пятнадцать, так что рявкнул без церемоний: