Стоян Даскалов - Цветины луга

Она отличалась от своего мужа тем, что тревоги села ее мало волновали. Любила наряжаться, следила за модой, за порядком в доме, любила принимать гостей. Часто ездила в город, привозя оттуда то платье модного фасона, то новую прическу, то какой-нибудь новый обычай. Орешчане недолюбливали ее, держались в стороне. Но сегодня в ее голосе звучала искренняя боль.

— Пришли бы, сказали людям. Дали бы с мертвыми проститься! Ведь у каждого там лежит кто-то! — не унималась Тучиха, у которой, кстати, на этом кладбище никого не было.

— Они этого как раз и боятся. Хватит с нас, говорят, бунтов, сыты по горло. И теперь просто загонят туда пару экскаваторов, за одну ночь сровняют все с землей — и кладбища как не бывало.

— На костях мертвых — тюрьму для живых! — сказала Игна чуть слышно.

Женщины оцепенели.

— Так вот, надо решить, какой участок выделить под новое кладбище. Я им говорю, что у нас и для кладбища земли нет, а они смеются. В твоем селе, мол, бабы не рожают, а старики живучи, не мрут. Если за год и умрет кто, так у них есть земля в личном пользовании, там пусть и хоронят…

— У этих людей нет сердца! — сказала одна из звеньевых, и ее обветренные щеки стали фиолетовыми.

— Ломаного гроша не стоит наша антирелигиозная пропаганда, — сказала Мара, — раз мы посягаем на кладбище. И не потому, что люди верят в загробную жизнь, а чисто из человеческих побуждений бунт поднимут. Нам-то от этого какая польза?

— Нет смысла больше толковать об этом, товарищи, — беспомощно развел руками Дянко Георгиев. — Что сделано, того уж не вернуть. Нам остается только решить, где будет новое место. Я думаю — на холме…

Единственный, кроме Дянко, мужчина, пастух Евлогий, который, как обычно, курил, стоя во дворе у открытого окна, втиснулся по пояс в окно, чуть не высадив плечами раму.

— Я не согласен. А скот где пасти будем?

— Лучше у Пенина рва… там раньше было турецкое, а потом цыганское кладбище…

— Значит, с турками да цыганами побратаемся, так что ли? — вставила Тучиха, качая головой в знак несогласия и возмущения.

— Кладбище должно быть недалеко от села. Подскажите! Вы же лучше меня знаете местность.

— У реки нельзя. Выртешница снесет его в половодье. Река страшнее завода.

— Ну, ладно! Смотрите: вот вам четыре направления: на востоке — старое кладбище; на западе — река; на севере холм — пастухи возражают; на юге — Пенин ров, нацменьшинство воспротивится. Другого участка свободной земли я не вижу. Придется класть покойников рядом с цыганами или объединиться с соседним селом и хоронить на ихнем кладбище.

Молчавшая, как посторонняя, Игна вдруг отняла руки от груди, выпрямилась и сказала, как отрезала:

— Не отдадим кладбище!

Все были ошеломлены. Смотрели на нее, красную, гневную, забывшую о том, что сегодня должна решаться ее судьба. Дивились ее смелости и непреклонности.

— Хорошо, Игна! — начал председатель, — но ты сама видишь, что из нашего сопротивления ничего не выходит. Заводу нужна земля, и он ее возьмет. Ты сама убедилась, что из-за наших «бунтов» на нас стали косо смотреть. Они ничего не дают.

— Нужно ехать прямо в Центральный Комитет!

— А не получится снова так, как с Цветиными лугами, когда жалобу переслали сюда?

— Поедем и не вернемся, пока не получим ответа. Или, скажем, отменяйте, иди забастовку устроим! Бросим работу в кооперативе и мужей заберем с завода!

Игна говорила так, словно не ее сейчас должны исключать из правления. Чувствовалось, что говорит она наболевшие слова, идущие от сердца.

— Наши здесь боятся, потому что они пешки, а чем выше человек, тем он сильнее. Вот я и говорю: идемте к сильным. Они нас скорее поймут! — Игна села и снова скрестила руки на груди.

Пастух Евлогий ухватился за предложение Игны обеими руками:

— Не сдадимся, товарищи!

— Сложим оружие — так и нас выселят! — неистовствовала жена Тучи.

У Дянко душа радовалась. Он поднял глаза на Мару. А она давно не сводила с него восторженного взгляда. Он покорил ее сердце своей любовью к селу, непримиримостью к неправде и насилию.

— Я тоже за то, чтобы послать делегацию! — взволнованно прошептала она, не отрывая взгляда от Дянко.

Председатель повернулся к Милке, но та опередила его:

— Может, к мертвым будут добрее, чем к живым.

После этого перешли к обсуждению второго вопроса. Как только председатель объявил об этом, Игна встала и заявила:

— А обо мне плакать нечего!

— Игна, пойми же, — вмешался председатель. — Я очень хочу, чтобы ты осталась членом правления, но как это сделать — ума не приложу… Бывают моменты, когда большую правду приходится протаскивать сквозь маленькое игольное ушко!