Стоян Даскалов - Цветины луга

— Эй, Игна! Ты как ходжа Насреддин! Тот, прежде чем посылать детей по воду, обязательно сначала хорошенько их отдубасит. Ведь какой смысл бить потом, когда разобьют кувшин: кувшина-то все равно нет! — поддевал Игну бай Дафин.

Бай Дафин так много рассказывал об огромном соме, что сам поверил в свою легенду, поверил в то, что сможет поймать его при строительстве нового бассейна и показать людям. И он работал на строительстве в свободное от дежурства время. Ему это было выгодно, так как за эту работу платили по часам.

— Или, по-твоему, она давно уже… крановщица эта… кувшин разбила, а? Так ты ей и надавала… рукавицами, а, Игна? — не унимался бай Дафин.

Игна молчала. Работающие рядом женщины посмеивались, а у Игны все кипело.

После скандала Игна еще несколько раз ходила на завод, проверяла и выслеживала мужа, но убедилась, что там действительно ничего не было, что среди рабочих, действительно, так принято. По ее сельским понятиям лечь на постель чужого мужчины было неприлично. Но на заводе было все по-другому. Общий, коллективный труд объединял всех — и мужчин, и женщин, — спаивал в одно и во время работы, и в часы отдыха. И хотя это ей было непонятно, Игна пришла к выводу, что не всех женщин, которые ложатся на постели чужих мужей, нужно считать падшими.

В обед бай Дафин громогласно возвестил:

— Пора на заправку! Обеденный поезд идет!

Он выскочил из канавы и понесся наверх, по косогору, к будке.

— Корову доить, бай Дафин? — кричали ему вдогонку женщины.

— Корову, корову! Расписание изменилось, и корова стала давать молоко.

Молоко у коровы бай Дафина давно перегорело, а сам он так прославился, что при встрече с ним люди вместо «как дела?», спрашивали «как расписание?»

Объявлен был перерыв на обед и снова, как тогда на посадке винограда, рабочие и кооператоры сели вперемешку на траве, за «общий стол». Понадоставали из сумок и торб всякой всячины и принялись за обед. На одном конце «стола» сидела Игна, на другом — Лидия, которая вела себя так, словно ничего не случилось, но избегала встречаться глазами с Игной.

Игну вначале это бесило: «Ну, и скотина же эта Лидия! — подумала она. — Ну, почему бы не подойти и не сказать: «Зверюга ты! Сумасшедшая! Дура набитая!» — сразу бы легче стало и ей и мне. А то молчит, будто я для нее пустое место. Гордая!»

По существу, эта гордость была Игне по душе, и, может быть, именно поэтому ее еще больше грызла совесть за свой поступок. А Лидия держалась с мужчинами свободно, смеялась, шутила, позволяла хватать себя за руки, похлопывать по плечам, пощипывать, что обычно мужчинам очень нравится.

Пообедав, все разбрелись по берегу. Каждому хотелось найти укромное местечко в тени верб и вздремнуть на полчасика. Одна Лидия никуда не ушла, а растянулась тут же, на припеке, без всякого стыда, словно хотела сказать: «Эй, мужчины! Куда же вы? Поглядите лучше, какие у меня ноги, какой стан тонкий, высокая грудь!» И рабочие — мужчины и женщины — никуда не ушли, повалились тут же на траву крест-накрест, положив головы на колени друг другу.

Прилегла отдохнуть и Игна, но отдыхала лишь телом, а душа… в душе у нее все-бурлило. Ее грызла совесть, что ни за что, ни про что оскорбила крановщицу, и она все думала-ждала, как найти способ извиниться перед ней за все. Подойти и сказать: «Лидия, прости меня, пожалуйста! Я ошиблась. Ну, что с меня взять, глупой сельской бабы! Я тебя просто не знала. Теперь я тебя знаю больше. Прости меня!» Но она не могла этого сделать. Сыботин сказал однажды, чтобы она извинилась, но она так на него окрысилась, что он больше и не заикнулся об этом. Учительница Мара раз посидела у нее целый вечер, все увещевала ее, что это просто ревность и ничего больше. Она советовала ей написать Лидии письмо, но Игна засмеялась ей в лицо:

— Ну, нет уж! Этого не будет. Это все равно, что нож в сердце.

— Я тебе напишу, а ты только подпишешься.

Но Игна только отрицательно качала головой.

Однажды ее остановил председатель.

Выслушав его, Игна заявила:

— Вижу, что вы сговорились с Сыботином, но дела не будет. Если есть у тебя еще что сказать, так говори, а то мне некогда лясы точить!..

— Я сделаю так, что она не поймет, что…

— А-а, ты о ней заботишься, о ее достоинстве, а меня поведешь, словно грешницу на покаяние!

— Ну, зачем придираться! Взяла бы да и пошла на завод, чтобы никто не видел, как раньше. Или же подожди, пока где-нибудь вместе работать будете, улучи момент и поговори с ней. Ведь и тебе легче станет. Выбьешь эту дурь из головы.