Стоян Даскалов - Цветины луга

Мара гордилась, что ее сын был первым ребенком, родившимся на заводе. Орешчанские женщины, заходившие взглянуть на него, говорили, что это добрый знак. Да еще где родился-то? В самом сердце завода, в кабинете главного инженера. По их утверждениям, это должно было означать, что село и завод скоро сольются в одно. Другого пути нет и не может быть…

«Надо завтра же пригласить к себе инженера!» — решила Мара и стала переодеваться, чтобы выйти с ребенком погулять.

Переодеваясь, Мара услышала на лестнице шаги и невольно подумала: «А вдруг это он?»

Она сама не знала, как это ей пришло в голову, но почему-то была почти убеждена, что это инженер. Как же ей быть, если это он? Неужели сказать ему: «Прошу вас, не входите! Подождите меня внизу!» Нет, нет, нельзя допустить, чтобы он вошел! Она не пустит! Но почему? Почему бы его не пригласить в комнату? Он же может обидеться.

Натягивая платье и мельком взглянув на себя в зеркало, она вдруг подумала о том, в каком положении он ее видел… А вдруг она ему желанна? Ей стало стыдно своих мыслей, она разозлилась на себя и быстро одернув платье, подошла к двери и прислушалась. Шаги раздавались уже где-то выше, на третьем или четвертом этаже…

Плач ребенка вывел Мару из оцепенения. Ребенок кричал, словно взывая: «Ну, что ж ты, мама! Я хочу гулять! Хочу увидеть завод, небо, вдохнуть запах земли!»

Она положила ребенка в коляску, открыла дверь, выкатила коляску на лестничную площадку и только хотела поднять ее вместе с ребенком и снести на первый этаж, как какой-то рабочий, видно тот самый, который только что поднимался наверх и которого Мара приняла было за главного инженера, сбежал по лестнице с верхнего этажа и, улыбнувшись доброй улыбкой, напомнившей ей улыбку инженера, сказал:

— Ну, зачем же вы так? Уроните ребенка! Дайте, я вам помогу! — и, взглянув на свои руки, добавил: — Чистые!

Потом легко поднял белую, сверкающую свежим лаком коляску и вынес во двор. Мара с благодарностью подумала: «Вот какие на заводе рабочие! Добрые, как и он сам!»

Мара покатила коляску по песчаной дорожке к лесу. Коляска катилась легко. Пахло свежескошенной травой. Молодой матери очень хотелось встретить кого-нибудь, кто бы ей сказал новые, еще не слыханные ею слова, такие, от которых сразу стало бы легко на душе.

За эти дни у нее побывало много народу. Тучиха заходила чуть не ежедневно, забегали работницы с завода.

— Это ведь наш ребенок, заводской!

Приходили и коллеги по школе, и орешчанские женщины.

Но за эти двадцать дней она стосковалась по человеческому многолюдью, гулу голосов, смеху, шуткам.

Вместе с новыми чувствами, которыми обогатилось ее сердце после родов, в нем крепло и ширилось огромное любопытство к внешнему миру, жажда поближе узнать бушевавшую за окнами жизнь, окунуться в нее с головой. Она много думала теперь о месте человека в жизни, о долге, чести, верности и измене, гражданской и личной, о том, как высоко может вознестись человек и низко пасть, сам того не подозревая. Убеждая себя, что служит народу, будет служить только себе. Ей хотелось поговорить обо всем этом с кем-нибудь прямо, откровенно, начистоту, услышать голос, который мог бы ей сказать права она или нет. Муж ее последнее время стал явно избегать откровенных и прямых разговоров с ней, а душа Мары требовала разрядки.

И она шла за коляской, думая свою думу и изредка поглядывая по сторонам в надежде увидеть инженера. Он был единственным человеком, перед кем она решилась бы раскрыть свою душу.

Вдруг сзади раздались быстрые шаги. Мара вся встрепенулась, но не оглядывалась. «Он меня увидел и пришел. Что он может подумать, если я остановлюсь или оглянусь!» Она уже, казалось, видела его тень и с трепетом ждала, что вот-вот он ее догонит, заговорит с ней…

— Кака Мара! — послышался сзади голос Янички, и воображаемая тень главного инженера исчезла.

Яничка подбежала и припала к коляске.

— Ой, какой смешной! Почему он так губками двигает? Голодный? — затараторила Яничка. Она готова была схватить маленького человечка на руки и забавляться им, как игрушкой.

— Да нет, он не голодный! — с улыбкой сказала Мара. — Оставь его! Пусть спит.

— Тогда я его покатаю в коляске, хорошо?

— Хорошо! Только осторожно, не тряси.

Яничка довольная, улыбающаяся, покатила коляску.

— А как легко! Какой он хорошенький! И я хочу иметь такого ребеночка… — лепетала Яничка.

— Пламен! Пламенчо! Ты слышишь? Агу! А кто ему придумал это имя, кака Мара?