Стоян Даскалов - Цветины луга

И главный инженер скомкал газеты и швырнул их в корзину. Но тут же подумал, что кто-то может их оттуда извлечь. Да и в себе уверенности не было. Он не мог ручаться, что завтра не почувствует раскаяния и не вытащит их из корзины собственноручно и не спрячет опять. Поэтому он схватил эти злополучные газеты, разорвал на тысячи мельчайших кусков, и вся эта гора газетных конфетти, словно хлопья снега, посыпалась в корзину. Инженер долго рылся в ящиках письменного стола, выискивая листки со стихотворениями. Наконец, дошла очередь и до последней, заводской тетради. На первой странице его рукой было написано: «Битва за землю».Он воспевал силу и красоту земли, ее сопротивление натиску стали и железа. Прочитав стихотворение, он пропустил мимо ушей все изъяны и шероховатости, неполные созвучия и нечеткость ритма. У него защекотало в носу от запаха свежевскопанной земли, перед глазами выросла крестьянка, надвигающаяся на него с комом земли в угрожающе поднятой руке: «Нет, земля эта наша, и мы ее вам не дадим!»

Стихотворение пробудило в нем целую бурю чувств. Дрожащими пальцами он поднял трубку нетерпеливо дребезжащего телефона и, не поднося ее к уху, снова опустил на рычаг. Он хотел побыть наедине с собой и своими стихами… последний раз.

Перевернув несколько страниц, инженер увидел стихотворение, в котором упоминалась сельская учительница. Это стихотворение он тоже пощадил. Учительница была первая женщина, при встречах с которой сердце его начинало неистово стучать в груди. Тогда, в саду, она не сказала никаких особенных слов, только глянула ему прямо в душу своими большими печальными глазами. И он бросился к бульдозерам и закричал: «Стойте! Остановитесь!».

Вновь настойчиво зазвонил телефон… Он вздрогнул. Снял трубку.

— А-а-а! Здравствуйте, здравствуйте… Да, да, под одним солнцем жаримся.

Он рассмеялся:

— Солнце одно на всех, другого пока, к сожалению, нет — приходится терпеть…

Густые крылья бровей надвинулись на глаза, на лицо набежала тень.

— Пусть приходит! Что от меня зависит, сделаю! Конечно! Заходи как-нибудь и ты, буду рад! Да, да! Спасибо!

Главный не спеша положил трубку на рычаг, как бы ожидая, что председатель еще что-то скажет, и задумался.

Учительница вышла замуж за председателя неожиданно быстро. Пока он думал да гадал, как к ней подойти, председатель ее увел у него из-под носа, а ему осталось лишь это стихотворение.

Он встречался с ней после этого не раз и она ему казалась все такой же независимой, гордой. Он чувствовал, что в ее душе таятся такие богатства, которых она не раскрыла даже мужу… Он наблюдал за ней исподтишка на посадке винограда, и ему казалось, что она живет своей жизнью, в которой муж занимает весьма незначительное место.

Главный инженер приехал на стройку для всех чужим, и для него здесь все было ново, незнакомо. Но очень скоро он уже знал всю подноготную тех, с кем работал, с кем приходилось сталкиваться, принимая близко к сердцу радости и тревоги каждого…

И вот сейчас, перебирая старые стихотворения, он понял, что в этом, очевидно, и есть его главная беда. Наверное, ему следовало бы быть более равнодушным к людям, отмахиваться от их просьб, глядеть свысока на все их невзгоды, уметь твердо гнуть свою линию, как это делает Слынчев. Пожалуй, только так можно преуспевать. А не то люди, которым он сочувствует, судьбой которых живет, сами от него отшатнутся, выбросят, как ненужный хлам, как он — свои стихотворения. Осталась одна лишь тетрадка — надо бы покончить и с нею, чтобы и следа не осталось от былого увлечения, с корнем вырвать этот порок и стать нормальным человеком, как все.

Кто-то постучал в дверь.

— Войдите! — крикнул он, забыв, что дверь заперта.

Щелкнула щеколда, но дверь не открылась, и тогда он вскочил с места и открыл дверь ключом.

На пороге стояла Мара, устремив на него свои большие задумчивые глаза. Прежде чем Мара открыла рот, чтобы сказать, зачем пришла, он пригласил ее войти.

— Входите, входите! Ваш муж мне звонил!

Мара смущаясь, вошла в кабинет. Инженер не мог не заметить, что она беременна и по всей вероятности, дохаживает последние дни. Это его почему-то смутило, он смешался и покраснел, как мальчик. Она сильно подурнела. Перед ним стояла уже не та Мара, которую он воспел в своем стихотворении. Но он тут же отогнал эти мысли и заботливо пододвинул ей стул, а сам сел за стол и стал нервно перебирать бумаги. Быстро спрятав в ящик стола тетрадь со стихами, стал извиняться перед Марой: