Стоян Даскалов - Огненные зори

— Господин Белов был нашим квартирантом. И вот сейчас, когда в доме роженица, должен переселиться в другое место.

«Белов… Явная ошибка… Это не Белов, а он, командир… Я хорошо знаю этого человека», — мелькнуло у меня в голове. Господин с портфелем круто повернулся ко мне широкой спиной и направился к двери. Знакомая походка взволновала меня до глубины души.

— Вы сказали — Белов? — спросила я, когда дверь за незнакомцем закрылась.

— Да. Он из провинции. Жил у нас два-три месяца. А сейчас нам понадобилась его комната.

— Я знаю этого человека.

— Ты, наверное, обозналась. Он из Карнобатского края. Что у тебя общего с Карнобатом?

— Я знаю этого человека.

— Т-с-с… — И по тому, как хозяйка прищурила глаза и поторопилась подвести меня к кровати, где лежала роженица, я поняла, что и они знают, кто этот человек. «Его переводят в другое место, потому что после рождения ребенка к ним в дом станут приходить разные люди и трудно будет прятать нашего командира», — решила я.

Я почувствовала легкое головокружение. После стольких лет! Я сразу же сосчитала с точностью до дня, сколько времени не видела этого человека. И он ушел, не сказав мне ни слова!

Нет, он не мог забыть меня! Мой учитель никого не забывал. Ни хороших, ни плохих учеников. Мой командир хорошо помнил своих бойцов, любил их. Но почему Белов? Постепенно я начала понимать: живет на нелегальном положении, под чужим именем. Но для меня он не может быть человеком с иным, чужим именем. Мне-то он должен был открыться. Так почему же? Неужели испугался, что я могу выдать его? Или боялся за себя? На меня обрушилась волна раздумий. Я не могла допустить мысли, что командир забыл меня или чего-то испугался. Видно, только долг заставил его поступить так. Этого от него требовала революция. По тому, как он повернулся ко мне спиной, я поняла, командир победил самого себя, а меня заставил понять, что ради большого дела мы должны подавлять в себе самые дорогие чувства. И мне пришлось взять себя в руки.

— Видимо, обозналась! — сказала я, подходя к роженице.

Роды прошли хорошо. Я спросила, как собираются назвать ребенка. Выяснилось, что родители еще не решили. Тогда я предложила, если они ничего не имеют против, дать ребенку имя Георгий. Они поблагодарили меня и согласились с моим предложением. Часто мне приходилось принимать роды, но этот ребенок был всегда для меня особенно дорог.

С командиром довелось увидеться только после победы, когда он вернулся из Советского Союза. Пришла к нему в кабинет — он стал министром обороны. Но совсем не изменился. Скромный, душевный человек. Та же мягкость в голосе, та же теплая ладонь. Возможно, он ждал, что я попрошу его устроить меня на работу. Мне показалось, что он готов был сделать для меня все. Во мне снова поднялось прежнее чувство любви к герою, как тогда, когда мне было шестнадцать лет. Я с волнением смотрела на него, думая, как начать разговор.

— А я тогда узнала тебя, товарищ Белов! А ты меня, видно, не узнал?

Он улыбнулся.

— И я узнал тебя, санитарка. Как ты могла подумать иначе? Я узнал тебя сразу, как только ты вошла в комнату. Мне многое хотелось сказать тебе, но законы конспирации нарушать нельзя. Ведь никто не знал, что я Георгий Дамянов [19] Георгий Дамянов — видный партийный и государственный деятель НРБ. После победы вооруженного восстания 9 сентября 1944 года занимал посты заведующего военным отделом ЦК БКП, военного министра, Председателя Президиума Народного собрания НРБ. — Прим. ред. . Даже хозяева, у которых я жил, и люди, которые привели меня к ним, а потом перевели в другое место. Они знали меня как Белова. И хорошо, что наша санитарка проявила такое самообладание.

— И все же я в какой-то степени выдала себя, товарищ командир. Тогда родился мальчик. И по моему предложению его назвали Георгием. Так знай же, у тебя есть крестник.

— Надо на него посмотреть, — тепло ответил командир.

— Я пришла, товарищ командир, сказать тебе и о другом. Наконец-то напала на след Замфира. Я ведь все время искала его.

Дамянов вскочил.

— Случайно встретила двух сестер из села Криводол, которые в те дни были еще детьми. Они повели меня на свой виноградник. Открыли дверь в шалаш и рассказали о страшном злодеянии.

«Вот здесь он лежал. Мы пришли сюда рано утром после боев и видим — лежит раненый юноша в красной рубахе. Он оторвал от нее кусок, чтобы перевязать рану. Мы решили никому не говорить о нем. Вернулись в село и принесли молока. Вливали ему в рот капля по капле. И так десять дней. Приходили по очереди. Ждали, когда ему станет лучше, чтобы перевести в село и спрятать на сеновале. Никто о нем ничего не знал. Ни отец, ни мать. И вот однажды вечером мы увидели возле виноградника вооруженных полицейских. Мы испугались. Всю ночь не сомкнули глаз. На следующий день рано утром пошли на виноградник. Открыли дверь в шалаш и ужаснулись: молодой повстанец лежал на полу с разбитой головой. Через несколько дней мы снова пришли туда, чтобы тайком похоронить убитого, но в шалаше трупа уже не было. Чтобы замести следы, убийцы куда-то унесли его. Больше всего нас угнетало, что мы не могли похоронить героя».