Стоян Даскалов - Огненные зори

— Замфир! Убили Замфира!

Как потом рассказывали, он всю ночь играл на свирели и пел, веселя отряд.

— Мама, мамочка! — послышался голос юноши.

Замфиру поручили подавить вражеский пулемет. Он подполз поближе и одним прыжком бросился на пулеметчика. Замфир отбросил его в сторону, повернул пулемет на врага, прикрыв огнем отступавших повстанцев. «Довольно, отходи», — услышал он приказ командира, и в этот момент его сразила пуля.

Я хотела было броситься к нему, но огонь преградил мне путь и заставил вернуться в Туфу. Я видела эту жуткую кровавую схватку. Огненный град засыпал кукурузное поле. Нас обнаружили. Мы не могли сделать ни шагу, рискуя потерять спасенных нами раненых.

У меня на коленях лежал раненый повстанец. Кровь из раны сочилась прямо на юбку.

…Бой продолжался еще целый день. Самый кровопролитный бой, самый тяжелый за время Сентябрьского восстания. Люди падали как подкошенные. Росли горы трупов. Наш командир был неуязвим для пуль. Ловкий маневр спас отряд от полного уничтожения. Командир и здесь показал, что он бесстрашен и опытен. Из жуткого ада он сумел вывести большинство повстанцев. Взбешенная орда карателей нашла на поле боя только трупы. Последней жертвой стал комендант села Трендафил. Его застрелил офицер, застрелил, когда тот вышел навстречу карателям, чтобы сдать село без боя. Он рассчитывал таким образом уберечь его от сожжения.

Страшная ночь. Повстанцы отступали. Куда мне деваться? Село занял карательный отряд. Со стороны Криводола подходили воинские подразделения. По дороге сновали патрули. Надо было где-то укрыться, но местность была мне незнакома.

— Скорее в кукурузный стог! Они уже идут! — потянул меня за руку какой-то крестьянин. Испуганно озираясь в темноте, он раздвинул стог, втолкнул меня внутрь, как в шалаш, закрыл кукурузными снопами и ушел. Решалась моя судьба. Через несколько минут где-то совсем близко послышались выстрелы. Я окаменела. И вдруг рядом почувствовала дыхание, чьи-то движения. Я недоумевала: куда меня втолкнули? Не был ли этот крестьянин предателем и не передал ли он меня прямо в руки убийц? Хотелось закричать, но не было сил. Вдруг чья-то рука схватила меня. Я похолодела. Меня бросило в дрожь. Но вскоре поняла, что это рука друга. Незнакомец потянул меня к себе, и я повиновалась.

— Не бойся… Свои… — услышала я шепот. Голос показался мне знакомым. Кто этот человек? Сердце мое готово было разорваться. У меня перед глазами все еще стояла картина недавнего боя. Люди поднимались, падали на кукурузное поле, скатывались в ямы и выкарабкивались из них. Кровь заливала раны. Хотелось закричать: «Мама, мама!» Видения не исчезали. Рука незнакомца ласково опустилась на мою голову.

— Кто ты и что тебе здесь надо?

— Я санитарка. Сюда меня спрятал какой-то крестьянин, чтобы спасти от рук палачей.

— Санитарка?

— Да. Санитарка отряда.

— В отряде не было никакой санитарки.

— Была. Но об этом не знали. Я была…

— А почему не отступила вместе с другими. Хочешь, чтобы тебя убили?

— Я искала Замфира, но так и не смогла найти.

Рядом кто-то всхлипнул. Тихо, по-мужски. И только тогда я поняла, кто со мной говорит и чья теплая рука помогла мне прогнать кровавые призраки и освободила от кошмара. Я поняла, что рядом со мной товарищ. Так мог успокоить только он, командир, в которого я была влюблена. И я затихла под его теплой рукой, как ребенок на отцовских коленях.

Это была тогда моя последняя встреча с нашим командиром. Он перешел через границу только тогда, когда переправил всех повстанцев. Помню его слова: «А ты останься. Никто не знает, что ты была санитаркой. Останься и будь до конца нашим верным товарищем!»

Я и сейчас чувствую тепло его руки. В самые тяжелые годы ее прикосновение вселяло в меня веру, помогало идти правильным путем в жизни. Оставаться в наших краях мне было нельзя. Были убиты все, кто не успел убежать, виновные и невиновные. Я переехала а Софию. Бралась за любую работу. Была продавщицей, училась и в конце концов стала акушеркой. Когда встречалась с людьми из нашего края, спрашивала — не появлялся ли он, командир. Мне отвечали: «Приезжал из Советского Союза и организовывал новое восстание».

Как-то меня вызвали к роженице. Я знала эту семью. Это были близкие люди — они часто давали мне приют. Роды оказались тяжелыми: надо было спасать две жизни — матери и ребенка. Меня ввели в комнату со стеклянной дверью и попросили подождать. Я волновалась. В доме явно что-то происходило. Роженицу, кажется, перемещали с одного места на другое, более удобное. Слышался шепот. Но почему это делают без меня? Надо вмешаться. Я отворила дверь и увидела мужчину с портфелем в руке. Он собирался выйти с другим ожидавшим его человеком. Неужели это он?! Уж не видение ли это, как тогда, в сене! Это он! Захотелось крикнуть: «Товарищ командир! Учитель!» Но слова застряли в горле. Мужчина смотрел на меня как-то искоса. Те же синие глаза, только теперь в морщинках. Да, это он! Не может за эти годы измениться он, наш Бенковский. Он жив, приходил сюда и вот теперь снова здесь! Неуловимый. Готовит новое восстание. Я должна сказать ему хоть одно словечко!