Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Надежда замолкла, почувствовав, что муж, наверное, прав.

— И что нам теперь делать? — озадаченно спросила она, кивком разрешив Алеше идти в другую комнату. — В милицию заявление писать?

— Сидеть молча — и все! — твердо отсек Панаров, отчего-то раздражаясь сам на себя. — Какая милиция?.. Чем ты докажешь? Взять и все выложить — и детсад, и отдел кадров, и партком нас живьем сожрут. Думаешь, они всего этого не знают?.. Знают, очень хорошо, и еще раньше, чем мы! Но пока все тихо-спокойно — пара бытовых драк да пьяная поножовщина. Поди вякни об этом вслух — еще под статью о межнациональной розни загремишь. Если и нет, то о месте в детсаду забудь.

— Ну а если ему в больницу надо будет? — поневоле соглашаясь со словами мужа, беспокоилась за сына Надежда, сжимая и разжимая узкие, почти детские ладони.

— Дома с крыльца грохнулся, головой о тротуар, — уже открыто злясь на свое бессилие, отрывисто бросил первое, что пришло на ум, Алешин отец. — Чеченцы к зиме уедут — печи почти готовы — и черт бы их побрал, забудут все о них. А мы, если сейчас права качать начнем, будем у этой своры до смерти на заметке, еще и Алешке анкету подпортим… Или думаешь — Сталина сто лет как нет и что-то изменилось? У нас сроду ничего не изменится. Даже коль завтра объявят, что при коммунизме живем. Или капитализме… Тут только потоп что-то изменит.

Ночью Алеше снились очи черновласого кучерявого мальчика — рослого, почти подростка, — который кинул ему в лицо щебенку. В этих глазах светилась та же спокойная неприязнь, как в тех, желтых, что смотрели на него из кустов в лесном овраге.

Рана на лбу зажила, затянулась без вмешательства хирурга, и скоро Алеша ходил без повязки, с щедро намазанным зеленкой лбом.

Историю с чеченцами никто в детсаду не вспоминал, но ребята из рабочего поселка, оговорившие его заведующей, поглядывали на мальчика с легким презрением и ощущением превосходства. Очевидно, они кичились своей смекалкой и умением жить, не идущими в сравнение с умишком этого терпилы-недотепы. Неизвестно, в какой мере они сами удумали историю, а в какой были надоумлены воспитательницей и родителями, с которыми поочередно состоялся серьезный разговор в кабинете заведующей за закрытыми дверьми, но общая тайна и нечистая совесть их сплачивали еще лучше, чем совместные игры в стае.

Алеша извлек для себя полезный урок из случившегося. К нему пришло недетское понимание того, что в бурных жизненных обстоятельствах щебенкой по голове получают далеко не основные их участники и уж точно не виновники. Поэтому, ежели в происходящем нет твоего непосредственного бытостного интереса, нужно активно, всеми силами избегать участия, а не просто молча лицезреть и пассивно сторониться. Помимо того, он понял и крепко-накрепко запомнил, что любое внешнее событие легко переиначить в пересказе, оттого оно может иметь мириады толкований и версий, и не всегда та истинная побеждает — скорее, никогда.

В глубине души хулиганам из группы было немножко совестно: по канонам мальчишеской чести ябедничать нехорошо, тем более дурно — ложно оговаривать. С возрастом данное чувство теряет остроту, будучи исподволь вытесненным в темницы подсознания разумными и светлыми взрослыми оправданиями. В шесть лет этот процесс только начинался.

Чтобы как-то искупить свой нелицеприятный, бесчестный поступок, будущие дерзновенные покорители космоса и вечной мерзлоты, благородные защитники отечества и угнетенных во всем мире — соль земли советской — стали вдруг предлагать Алеше игрушки, на каковые ранее имели священное право лишь они, и ревниво и неусыпно следили, чтобы никто из послушной свиты — сильных и правых своей принадлежностью к стае — не отбирал их у него. Толстовское наблюдение о том, что мы ненавидим людей за зло, которое им причинили, в детском обществе еще не работало.

Алешина бабушка сдержала данное летом обещание, приехав в октябре в гости — как раз на день рождения внука. Но приехала не одна. Незнакомый пожилой мужчина лет шестидесяти, коренастый, с покрытым седой щетиной широким подбородком, слегка вытянутым лицом и серыми колючими глазами, с безмятежным спокойствием незваного гостя вошел в дом заодно с ней. Мама, видно, была предупреждена о необычном визите заблаговременно, ибо, в отличие от остолбеневшего, замершего на бегу к входной двери сына, удивления не выказала.

— Здравствуйте, мои дорогие, здравствуй, внучек золотой! — смущенной скороговоркой поприветствовала всех баба Маня с порога. — А это дедушка Витя, он тебе гостинцев привез.