Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Ну или почти без риска… Начальникам охраны нужно давать свой квартальный план — и подчас график смен негаданно менялся в самый последний момент. Водители не всегда успевали получить сигнал об опасности и, случалось, попадались, влетали. Кто-то отделывался штрафом, кто-то — увольнением. Такие, как Артем, вывозившие редко, но по-крупному, нешуточные партии товара, рисковали реальным тюремным сроком.

Но он любил жену и очень любил деньги. Этим последним вызывал коли не ответную любовь младшей, то одобрение и уважение со стороны двух старших сестер. И покамест сабинская покрытоголовая Фортуна по-матерински оберегала его, как Сервия Туллия. До поры Артем вытягивал из ее ящика масличного дерева лишь счастливый жребий.

— Надьк, ты видала, какой он кухонный гарнитур отхапал? — с алчным придыханием в слегка дрожащем голосе вопрошала Лизка. — Чехословацкий!.. С плитой и духовкой, с мойкой и вытяжкой! Какая-то лапа у него там, в верхах, на заводе. Такой и по очереди не достанешь — прям как у секретаря горкома… Воду домой провел, теплый туалет и ванную хочет сделать.

— Откуда только деньги загребает? — недоуменно качала головой Надежда. — Шофер завалящий. Ну ладно — что-то там вывезет через проходную…

— Ты знаешь, сколько у него коробок в сарае? Уйма!.. Он машинами вывозит, лопатой гребет! — понизив глас и чуть присвистывая от волнения, возвестила сестра. — Я один раз случайно заглянула. Там штабеля от пола до потолка! Спросила его — говорит: «не мое, хранится пока, а чье — не твое дело»… Хваткий мужик, и не пьет…

— А пьющие, видать, хваткими и не бывают, — разгладив юбку на коленях, с грустью обобщила Алешина мама свой личный семейный опыт. — Залил в себя, а там трава не расти. Как проспится — книжки читает да телевизор смотрит. Рассуждает, философ доморощенный…

Где-то вдали грандиозная, кипучая и могучая страна с ликованием, бодро и несокрушимо приближалась к финальному акту в драме окончательно и бесповоротно победившего социализма, всего год как в слезах попрощавшись с Олимпийским мишкой, похоронив без лишней помпы Высоцкого и из последних сил, с надрывом раздавая взятые на себя интернациональные долги, гнала вперед, начиная агонизировать, принося на заклание ненадобную бессловесную жертву, последние юные войска советских восемнадцатилетних. С далекого степного Байконура взлетали уверенные в будущем Герои Советского Союза, в по-своему любимой всеми столице ударными комсомольскими темпами строились новые мраморные станции метро, а улица, где жили Панаровы, была включена в план газификации города на следующий год.

В деревне, у поросшей священным деревом Артемиды — ветлой — мелкой речонки, Алеша раз в неделю, исправно, по субботам, мылся с бабушкой в древней крохотной баньке, что топилась каменкой без трубы, по-черному. Мальчик опасливо старался не касаться чистой, усердно натертой царапавшейся мочалкой с хозяйственным мылом розовой кожей локтей и коленок бревенчатых, сально поблескивавших, закоптевших стен, полка над печкой и двери, покрытых толстым, лоснящимся антрацитовым слоем сажи, свисавшей лохмотьями и с потолка, такого низкого, что не стоило никакого труда достать его рукой, лишь слегка подпрыгнув.

Социализм неуклонно, стремительно и триумфально побеждал на планете с разной скоростью и кое-где, поближе к сердцу великого государства, очевидно, порядочно запаздывал.

Из вынужденной деревенской ссылки Алеша воротился совершенно другим человеком: умудренным жизнью, новыми знаниями и полезным опытом, заметно повзрослевшим. По крайней мере, так ему казалось.

С первыми колючими осенними дождями, принесшими прохладу и предвестие близких перемен в воздухе, несмотря на обманчивость еще по-летнему жаркого золотистого полудня и пока едва уловимый грустный полынный запах тления выжженной летним зноем травы да созревших семян в бурых зонтиках аниса, Алеша перешел в последнюю, предшкольную группу детсада.

На утренних занятиях он с интересом обнаружил, что большинство детей в группе не умеет читать и даже не знает всех букв. Впервые в жизни его кольнуло незна-мое приятное чувство превосходства. Он стал время от времени задумываться о том, что непохож на других — окружавших, беспокоивших и подчас попросту донимавших своим присутствием на границах его собственного мира.

Панаров с выражением читал ребятам вслух сказки, стишки и детские рассказы во время послеобеденного тихого часа — шестилетки уже не желали спать днем, и воспитательницы усаживали мальчика на плюгавый детский стульчик у кроватей и давали в руки какую-нибудь книжку.