Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Поворот направо, затем еще один, продуктовый магазин по левую руку, автобусная остановка, аптека и двухэтажки с пологими кровлями да крохотными палисадниками. Бесконечно давно знакомые Алеше места. Он воротился домой из долгого путешествия. Сколько всего нового, занимательного, диковинного он увидел, услышал, изведал, пережил…

— Надьк, ты, пожалуйста, Толе не говори, что на трассе случилось, ладно?.. Он меня убьет, коли узнает… — хмуро попросил Артем, выйдя из-за руля на воздух.

— Зачем я ему скажу?.. Ты моим детям жизнь спас, я тебе благодарна за это, — кротко ответила Панарова, вынимая свои вещи из машины.

Нежинский вытащил несколько свертков из багажника.

— Вот, возьмите, это Толе гостинец от тещи с тестем.

— Не жадничай, побольше дай, — пристыдила его Наташка, щедро доставая из машины еще столько же. — Где он еще осетрины-то поест?

— Дядя Артем, а ты научишь меня машину водить так же хорошо, как ты водишь? — спросил Алеша вполне искренне, хотя для взрослых вопрос прозвучал двусмысленно.

— Научу, Лешка… Еще лучше, чем сам, научу, — помолчав мгновенье, кивнул тот головой, погладив ладонью взъерошенные волосы мальчика.

Не заходя в дом на предложение Надежды отдохнуть и перекусить с дороги, Нежинские сели обратно в машину и уехали. Артему не хотелось встречаться глазами с Анатолием и играть шутливую непринужденность, как обыкновенно. Он боялся выдать себя.

В горячем к Анатолию подошел лично начальник цеха, посмотрел на него странным долгим взором и показал рукой, чтобы тот остановил пресс.

— Панаров, зайди-ка в обед в отдел кадров… Разнарядка какая-то там на тебя пришла.

После столовой, поболтав ни о чем по дороге обратно с вечно неунывающим Фролиным, Анатолий поднялся на второй этаж управления и постучался в дверь к кадровичкам. Войдя в кабинет, он заприметил, что бойкие женщины, только что оживленно разговаривавшие, враз умолкли, как по команде, и с нескрываемым интересом его разглядывают.

— Анатолий Васильевич, на вас бумага пришла из органов госбезопасности, — словно извиняясь, возвестила ему старшая кадровичка.

— К награде представляют? — с серьезным видом пошутил тот.

— Нет, к сожалению… Вас по их квоте от нас временно забирают. Без сохранения содержания… Они вас в Чернобыль отправляют. На ликвидацию последствий аварии. Здесь указано — на основании вашего личного заявления, добровольцем, — провела она указательным пальцем с покрытым алым лаком длинным заостренным ногтем по тексту и изумленно подняла глаза. — Неужто вы сами, добровольно?

— Если не я, то кто же?.. Хочу исполнить долг перед родиной, — с нарочитой торжественностью провозгласил Панаров. — Что надо подписать?

— Я все подготовила… Вот здесь, прочтите и подпишите, потом вот здесь и здесь, — разложила она на столе перед ним несколько документов на заводских бланках. — Говорят, якобы, радиация дурно на мужские функции влияет… — осторожно заметила сердобольная женщина.

— Наоборот, раньше радием даже импотенцию лечили. Все будет работать, — убежденно заверил ее Анатолий. — И даже светиться в темноте.

— Покажете? — с нахальной усмешкой заинтересовалась самая молодая из находившихся в кабинете.

— Обещаю, — подтвердил Панаров, поднимаясь со стула.

После смены он медленной поступью и не глядя по сторонам, не заговаривая ни с кем из знакомых по дороге, возвращался домой.

Вчера воротилась семья, ребятишки хорошо загорели; Алешка рассказывал о бескрайнем море и бархатно теплой воде, Надька выкладывала дорогие гостинцы от тестя и делилась своими опасениями насчет праздности и легкости бытия тещи, подружившейся с рюмкой. Анатолий слушал вполуха, порой кивал и поддакивал. Мыслями он был далеко.

Как сказать о командировке в Чернобыль? Как изъяснить, что нельзя не ехать? Как описать все случившееся за время их отсутствия?.. Ничего связного на ум не приходило, и он решил отсрочить разговор на завтра.

Но и сейчас, за пару дней до отъезда, он все еще не знал, как оправдает жене свой импульсивный поступок. Тем паче что едет он не от завода, а по линии комитета.

Все вокруг него запуталось, и не было зримо и намека на исход из лабиринта. Как во сне, когда вроде бы знаешь, где находишься и куда идешь, но с каждым поворотом коридора, с каждой раскрытой дверью оказываешься во все более незна-мых местах и не можешь даже вернуться вспять — там уже все другое, тоже чуждое. Остановиться, задуматься на секунду, спросить себя «а не сплю ли я?», посмотреть кругом новым взглядом — на это не хватает сил. Остается лишь бесцельно, бессмысленно, как сомнамбула, двигаться дальше, распахивая дверь за дверью, одолевая поворот за поворотом, лестницу за лестницей… И не пробуждаясь из этого наваждения до самой смерти.