Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Так раньше ты за нас двоих всегда думала, — сделав ударение на «ты», уже вновь успокоившись, потухнув, беззлобно усмехнулся Алешин папа. — Я не спорил.

— Вот и зря, — неожиданно попрекнула его Надежда. — Знаешь, как я в душе колебалась? Как тяжело бабе за семью решать? Откуда мне знать — как лучше?.. С пятнадцати лет, кроме учебников и цифр, ничего не видела, посоветовать было некому.

— Ты вроде как Македонский — уверенно напролом перла, — удивился такому признанию Анатолий. — Про сомнения ничего не говорила… Я даже не догадывался.

Панарова тихо вздохнула, несколько мгновений нерешительно, будто собираясь с духом, смотрела на мужа, затем устало опустилась на стул.

— Сперва я от тебя твердых решений ждала… Но как увидела, что ты сам не больше меня в жизни разбираешься, сомневаешься во всем, подумала, что так мы ничего не добьемся, — призналась она, разглаживая руками домашний халат на коленях. — Сомневаться надобно пред разбегом, а после старта — бежать со всех сил вперед. Иначе далеко не прыгнешь… Так что я тебе помогла, как могла. И мы прыгнули… Теперь наше дело — детей к прыжку готовить. Чтоб не с той, низшей ступеньки, как мы, начинали. И не забивай голову прошлым, — ласково улыбнулась она, поднявшись и подойдя к мужу. — Я тебя не за геройство полюбила. И не за самоуверенность.

— И еще десять всяких «не за»… А за что?

— За чуткость, за порядочность, за верность, — мягко перечислила Надежда, тепло глядя на мужа. — И ребятишки от тебя замечательные.

— Это больше твоя заслуга, — полыценно проронил Анатолий. — Ладно, говори, что там еще по камбузу надо сделать.

Ночью Панаровы спали вместе.

В трубах обогрева и в баке расширителя на чердаке металлически позвякивали пузырьки горячей воды, в дребезжащие заиндевевшие окна стеклянно постукивал дланью вспыльчивый ветер, мороз деревянно позванивал в бревнах. За стеной надрывно кашлял промерзшими, стылыми легкими и поругивался сосед.

Прошка рассудительно остался вечером дома и клубком свернулся на коленках уснувшего Алеши, задремав и уютно урча, как моторчик детского автомобиля.

Потрясающую новость о том, что экипаж космической станции «Мир» успешно пристыковал свой «Союз» и по-советски мирно обживает космос, Алеша воспринял без прежнего энтузиазма, спокойнее, хорошо помня об огненном шаре «Челленджера». Конечно, он рассказал об этом событии во вторник утром на политинформации и мудро подчеркнул, что у американцев такой станции нет.

Один из не принятых вовремя в пионеры ребят поднял руку и наивно спросил: «А зачем она нам?»

— Так, Пудовкин, ты что — совсем идиот? — тут же вступила в дискуссию Софья Пантелеевна, сурово сдвинув выщипанные брови и стукнув жесткой сухой ладонью по столу. — Космос — это вопрос престижа страны! Беспримерный подвиг советского народа, которым гордится весь прогрессивный мир! Мы были и останемся лидерами в космосе!.. Тебе понятно?

— Можно добавить, Софья Пантелеевна? — осторожно вопросил Алеша.

— Да, конечно, Панаров, — моментально сменила гнев рассерженной фурии на улыбку всезнающего сфинкса классная.

— Космическая станция станет центром для научных экспериментов, — звонким голосом объявил мальчик. — Чтобы и наша наука оставалась в мире на первом месте. Условия в космосе очень отличаются от земных. Там невесомость, там нет атмосферы, там космическое излучение…

— Молодец! — восторжествовала классная, окидывая олимпийским взором проникшийся наконец значимостью события класс. — Ты все понял, Пудовкин?

— Да, — поспешил тот сконфуженно кивнуть.

Весна на этот раз пришла негаданно рано — снежные залежи начали приметно таять, проседать, съеживаться уже во второй половине марта, когда обыкновенно в Бахметьевске еще трещали сухие морозы.

Маме Алеши это было не по душе.

«До половины апреля не долежит — теплынь… Опять летом без воды в колонках будем сидеть, и посохнет все», — пророчески сетовала она.

Снег быстро напитывался влагой, сжимался, испарялся и исчезал под беглыми весенними солнечными лучами, в ночную стужу покрываясь настом, жесткой ледяной коростой.

Всюду по утрам стеклом отсвечивала наледь, в гололедицу ходить по полированным, закаленным тропинкам стало опасно: ноги на каждом шагу разъезжались в разные стороны. Вопреки всем предосторожностям, Алеша по пути в школу раз-другой падал — коленки и локти были в синяках.

Его радовало то, что мучительные лыжные марафоны завершились — школьная лыжня безвозвратно поплыла.