Мишель Деон - Высший круг

— Ты уже близорука! — воскликнул он.

— Нет. Не совсем. Лорнет — это идея импресарио. В Нью-Йорке я одна (за исключением нескольких прабабу­шек, которые, впрочем, не играют в театре) пользуюсь лорнетом. Подожди немного, и через полгода, после ре­портажей в глянцевых журналах, он будет у всех. Тогда я свой выброшу.

— На твоем месте я бы еще завел чихуахуа, который подъедал бы паштет с говяжьей вырезки в моей тарелке и оставлял все прочее, пока ты грызла бы веточку сельдерея. За соседними столиками одни бы падали в обморок от вос­торга, а другие подзывали метрдотеля, прося выставить тебя из ресторана. Все это закончилось бы пощечинами. А назавтра — какая реклама в «Ванити фэр»!

— Я найму тебя пресс-секретарем.

— Спасибо. Я был бы рад. Но уже поздно.

— Я никогда не понимала, чем ты занимаешься. Пона­чалу дела как будто шли не слишком гладко. Тебе помогал Жетулиу, так?

— Да, во время летних каникул, пока я не поступил ста­жером к Янсену и Бруштейну, он предложил мне стать вы­шибалой в ночном клубе, куда он приходил с Аугустой и дру­зьями. Его щедрость и сила унижения не знали границ.

Их прервал метрдотель. Для человека, собравшегося перекусить, Элизабет выказала неплохой аппетит. Артур заказал шампанское.

— Вижу, что в финансовом плане дела идут лучше, — заметила она.

— Гораздо лучше.

— Я никогда не понимала, ни что ты изучаешь в Бересфорде, ни кем ты хочешь стать.

— В Бересфорде мне преподавали теорию делового ис­кусства. Практика оказалась более извилистой и менее щепетильной. Скажем так: уже несколько лет я советник пo финансам, то есть некий посредник, ловко лавирую­щий на границе законности. Но не пугайся: я никого не облапошиваю, в отличие от Жетулиу.

— Он чуть было не обошелся мне дорого. Он стоил мне кое-чего. Не слишком много. Ровно столько, сколько стои­ло его очарование. Моей тете Хелен он обошелся дороже. Она даже коньки отбросила. Наверно переоценила свои возможности.

Она подняла свой бокал.

— Выпьем.

— Хорошо, но только за нас двоих.

— Ты позабыл Ayгусту?

— Я никогда ее не забуду.

— Я в этом ни секунды не сомневалась. Что мне в тебе нравилось, так это что ты плевать хотел на театр, но не потешался надо мной.

— До определенных пределов.

— О, не будем больше об этом! Не только ты об этом помнишь.

— Представь себе, что твою пьесу постиг успех «Лысой певицы» Ионеско. Теперь бы ты уже проделала на сцене семь тысяч триста совокуплений. Как же потом занимать­ся этим с любимым мужчиной, вернувшись из театра?

— Это была ошибка, — сказала она, откровенно сме­ясь. — Но я ее совершила. Я сделала глупость. Очень может быть, что тебе не хватало в жизни какого-то совершенно ду­рацкого поступка. А я его совершила. Это уже в прошлом.

Рядом с Элизабет стоит очень юная девушка в скром­ном платье из розового бархата с кружевным воротником и держит в руках блокнот и ручку.

— Простите, что прерываю. Мне бы так хотелось иметь ваш автограф. Я была от вас просто в восторге в «Кошке на раскаленной крыше».

Элизабет поднимает глаза на поклонницу, колеблется две секунды, великодушно пишет несколько слов и рас­писывается. Девушка делает подобие робкого реверанса и возвращается за соседний столик.

— Как ты подписалась? — спросил Артур.

— Просто: Элизабет. Точно королева. Всю свою остав­шуюся жизнь это прелестное дитя будет думать, что встре­тила Тейлор. Ей, наверное, сказали, что меня зовут Элиза­бет и что я играю в пьесе Теннеси.

— Узнаю твою доброту.

— Нет. Мою скромность, вбитую в меня палкой. И ты тоже приложил к этому руку. Думаешь, это приятно — ис­пытывать влечение к мужчине, который не скрывает, что любит другую?

Из театров повалили запоздалые клиенты, и вскоре зал был полон. Элизабет забавным образом поднимала руку и шевелила пальцами, приветствуя актеров, которые при­ходили парами, с лицом, еще лоснящимся от масла для снятия грима.

— Для нашей встречи нам следовало выбрать более укромный ресторан, — сказал Артур, которого раздража­ли эти ужимки. ~ По правде говоря, мне интересно, при­надлежала ли ты когда-нибудь хоть одному мужчине без­раздельно.

Она вздохнула, подняв глаза к небу:

— Мое искусство не в искренности, разве что на сцене.

— Ах, да, прости! Каждый вечер с тобой спят зрители. В сексуальном плане это изнуряет. Кто-то лишний покажется тебе пошляком.

— Ты таким не был.

— Спасибо.

Артур закрыл глаза и представил себе вечер, когда она ждала его на верхней ступеньке лестницы.