Николай Васильев - Три жизни одного из нас [СИ]

— Какой ты быстрый… Я еще не решила, как с тобой поступить… И вообще, пойдем-ка в дом, холод нешуточный…

Дней десять спустя, поздним вечером, по пустынному, открытому всем ветрам автопроселку, соединяющему Криволучье с трассой М-ск-Лесогорск, поспешно, но весьма странным образом перемещался человек. Фасонисто одетый (короткая куртка, зауженные брюки, формовка из хорька), он то широко скакал одним боком или другим, то мелко семенил задом наперед, то мчался грудью… При этом закрывал попеременно ладошкой одно ухо, другое или нос и щеки, по которым бежали уж и слезинки, внезапно хватался за колени, а также ляжки… Время от времени из груди его вырывался бешеный рык и обильно сыпались причудливые проклятья и стенания.

— Так тебе, козлу похотливому, и надо! Пленился плотью он обильной! Развел турусы на колесах: цветочки, кофеечки, смехуечки! Во рту — ландрин, во взгляде — сахарин! Задумал лебедь щуку раком — а воз и ныне там! И воз там и она там, а ты каждый вечер тут, на этой долбаной пятикилометровке, когда уже ни одна сволочь моторизованная не проедет, а если вдруг откуда-то возьмется, то хрен остановится!

А мороз все щипал, слабый убийственный ветерок не стихал, и до спасительного бора было не меньше полутора километров, а колени и бедра Карцева (понятно, что мучился здесь он) совсем занемели…

— Хоть была бы любовь великая или близость душевная, — вяло думал он, продолжая вынужденный бег. — Ведь нет этого, совсем мы разные, только что гормоны играют в унисон — чем и держимся… То есть когда ей наскучит эта предварительная канитель, то отдастся она мне с энтузиазмом. А что потом? Тянуть волынку?

— Но ведь с Тамарой Иосифовной ты был не прочь тянуть такую же волынку, — ехидно возразил внутренний голос. — Или она была самая тебе пара? Да и с Наташей ты о сердечной близости не думал, а только лакомился и лакомился…

— У Наташи не было претензий на мое сердце, а Юле-то «чувства» подавай…

— И в этом она по-женски права. У влюбленной секс куда сильнее, глубже, чем у равнодушной… О-ох, бля, околеваю же!..

К концу третьей недели ухаживаний Карцев заподозревал, что инкубационный период Юлиного любовного заболевания может оказаться неопределенно большим. Но тут грянул Новый год и похерил сроки. Праздновать решили в Криволучье, на костюмированном бале, традиционно проводившемся геологами поселка в «стекляшке», то есть кафе-столовой. Начинался бал в половине первого, после застолья в семейном кругу, и длился до утра. Организаторы, помимо сбора денег, требовали, чтобы все приходили в маскарадных костюмах.

— Хотите, чтобы было весело? Тогда побольше фантазии и к черту обыденность! И готовьте к костюму небольшой эстрадный номер — а вы как думали? Покажите себя, наконец, во всем блеске!

Готовились они с Юлей отдельно друг от друга и даже встречали Новый год порознь: она — у Светы, а он — у Степановых, вместе с четой Карпенко. Впрочем, его костюм был скорее символическим: просто Маша нашила вдоль брючин и рукавов голубой рубашки какую-то блестящую бахрому, а Пашка одолжил черное картонное канотье, в котором был на своем утреннике. Сам Сергей дополнил образ этакого мексиканца, наклеив тонкие усики и взяв с собой гитару. Степановы и Карпенки изображали селян, но первые — среднерусских (сарафан и шаль; поддевка, сапоги и картуз), а вторые — украинских (вышитая сорочка, черевички и монисто; красные шаровары, кушак, смушковая шапка и брылистые усы). Особенно колоритна оказалась Галя Карпенко: чернобровая, румяная, дородная, улыбчивая — вылитая Солоха! Они и номер потому заимствовали из «Сорочинской ярмарки».

Новые друзья Карцева, Митяй и Владимир, тоже обещали прийти с подругами, хотя многие в «гареме» не хотели менять обжитой уют на разнородное общество. Митяя женщины обещали нарядить лаптем, а Протоиреев решил остаться в излюбленном образе, считая, что Леннон в Криволучье — это всегда фантастика. В чем будет Юлия — оставалось загадкой.

И вот когда с новогодними формальностями было покончено, почти все население Криволучья высыпало на морозные улицы: кто просто орал и пускал ракеты, кто шел на площадь, где под расцвеченной гирляндами елкой стояла большая накатанная горка, но многие двигались к залитой огнями столовой, на бал-маскарад. По дороге Карцев свернул к «гарему»: условности требовали проводить Юлю на бал. На пороге он встретил Светину компанию — с неизменным верзилой Серегой и кутавшейся в долгополую шубу Юлией. Посыпались поздравления, челомканья…