Николай Васильев - Три жизни одного из нас [СИ]

— О-ох! — прильнула к нему заблудшая. — Век бы тебя слушала…

Настал момент, когда Юлино терпение лопнуло.

— Дорогой! — с вызовом подошла она. — Мне хочется устроить тебе сцену!

— Что ж, родная, рискни… Но все же сделаем вид, будто мы танцуем?

— С чего это вдруг тебе захотелось танцевать со мной? Вон у тебя под рукой сколько теплых дам! Так и льнут!

— Побойся бога, Юля! Ведь это к тебе все местные львы устремились, в очереди толкутся!

— А ты и рад, что с рук меня сплавил, предоставил развлекать другим?

— Юлечка! Ты здесь фурор произвела, какое же право я имею узурпировать все твое внимание и время? Когда всем интересно обхаживать именно тебя?

— И представь себе, обхаживают! Да иногда с таким напором, что не знаешь, куда бежать… Двое уже предлагали свою любовь и страсть, готовы были меня на руках к себе унести…

— Вообще-то, бог троицу любит. И я как раз собирался пригласить тебя в гости. Митяй и Владимир домой не придут до утра…

— Я, дура, с вечера тоже об этом мечтала… Но ты все мое настроение поломал…

— Юленька, ненаглядная моя крошечка! Признаю свою глупость несусветную, дурь стоеросовую и лабудень полную! Очень прошу у тебя прощения! Теперь я от тебя ни ногой! И всех ухажеров буду разворачивать и отправлять к своим Курицам, Ведьмам и Принцессам. А самых сладкоголосых ты мне все же покажи, я с ними отдельно потолкую…

— Ну, вот еще! Я уже сама их отшила, вряд ли снова сунутся!

— Ах, ты моя умничка! Я знал, что на тебя можно положиться!

— Что это ты, Карцев, так расчувствовался: и к сердцу прижимаешь и руки гладишь и зубы заговариваешь? Раньше все это надо было проделывать!

— Ох, раньше! Но ведь лучше поздно, чем никогда. И потом, что-то мне подсказывает, что твой гнев пошел на убыль… Пошел, пошел, вот уж почти и кончился. Дай-ка я погляжу в твои оченьки… Ну, лапонька, солнышко, яблочко наливное, дай… Во-от, во-от, ты и улыбаться начала и оттого еще милее стала! Ну, давай, голубка моя, мириться… Хороший мир лучше плохой ссоры — не так ли?

Спустя полчаса, предвкушая неизбежное, они вошли в тихое обиталище Сергея Андреевича, полуосвещенное уличной иллюминацией.

— Не зажигай свет, — попросила Юля. — Хватит нам и этого.

— Мне бы, наверное, хватило одного сиянья твоих глаз, — шепнул комплимент ретивый перестраховщик.

— Вот как ты теперь красиво заговорил… И стихами, поди, можешь?

— Стихами? Ну, если поднапрячься…

Он замолк, сосредотачиваясь, и неожиданно для себя «родил»:

Она удивленно и смущенно засмеялась:

— Ты на что это намекаешь, бесстыдник?

— И в мыслях не было. Наверное, это голос сердца, а с ним лучше не спорить. Ведь так, любовь моя?

И он стал покрывать ее лицо нежными поцелуями — как обычно проделывал в ее подъезде, начиная ласки. Но там дальше поцелуев и обжиманий пойти не удавалось — здесь же ничто дальнейшему не препятствовало…

Целуя, он постепенно разоблачал девушку от шапки, шубы, шали, сапогов, одним движением лишил знаменитого платья. И тотчас раскрыл свежезастеленную постель, сгреб в охапку желанную плоть и вдвинул ее под одеяло.

— Ой, как холодно! — застучала она зубами и задрожала.

— Лечу следом! — заверил ее Карцев, стремительно раздеваясь. — Я ужасть какой горячий, мигом согрею!

Голым он нырнул к ней в объятья и стал зацеловывать шею.

— Только не торопись, давай еще понежимся…

— Да что я, варвар одичалый или маньяк озабоченный? Мне одной кожи твоей расчудесной на полночи для ласк хватит…

— Да-а, на ласки и слова вкрадчивые ты мастер… Только, мне кажется, не любишь ты меня, Сережа…

На Сергея Андреевича будто ушат холодной воды вылили. «Чтоб ты провалилась, со своей любовью! — взъярился мысленно он. — Так все чудно складывалось и на тебе: любовь!». Но тотчас опямятовался и заговорил — чуть с обидой, но игриво:

— Это я тебя не люблю? Да я не только тебя люблю, то есть всю целиком, но и каждый кусочек тебя, каждую часть твою. Люблю волосы твои душистые, гривастые, в завитках химических; ушки лопушистые с мочками большими, мягкими — по ним, кстати, сразу видно человека доброго, — а уж как я люблю тебя за ушками целова-ать! (Целует). Будто вся душа твоя трепетная за ними сосредоточена! Невыразимо хороша и шея твоя: полная, обильная, отзывчивая, с такой проникновенной ямочкой под горлом! Ее одну можно целовать до самозабвения… А плечи? Мало кто может похвастать такими ровными, гладкими, царственными плечами! Трудно, ох как трудно оторваться от них моим рукам и губам — разве только для посещения того, что так заманчиво колышется под ними? Бог мой, какие объемные, подвижные, нежные овалы! Как приятно ладоням скользить по ним, играть ими, сжимать легонько… И какие у них вздыбленные сосочки — так и просятся на язычок и зубок, в губы и в мою жадную глотку!