Николай Васильев - Три жизни одного из нас [СИ]

— Как так? Почему?

— По-моему, здесь геологоразведчики во многом повинны. Как изучается ими золотоносная россыпь? Преимущественно, бурением скважин с отмывкой керна на золото. Принято бурить поперечными профилями с расстоянием между скважинами по десять-двадцать метров и между профилями по сто-двести метров, а то и четыреста. Найдут они в керновых пробах несколько золотинок, взвесят их на аптекарских весах (первые миллиграммы), потом перемножат на коэффициент соответствия между кубическим метром и объемом керновой пробы и получают будто бы среднее содержание золота в одном кубометре россыпи: по пятьсот — тысячи миллиграмм. Ну а потом оконтуривают россыпь по длине, ширине и мощности и выходят на цифру запасов золота по россыпи в целом. По формулам начальной школы. Лишь иногда в целях контроля рядом со скважинами проходят шурфы, и среднее содержание уточняют по ним, — но редко. Траншей же копать не принято, хотя лишь они гарантируют более или менее достоверные результаты разведки.

Так вот, в реальности сплошь и рядом оказывается, что оцененные разведчиками запасы существенно занижены, иногда в два и более раз. Этим и пользуются ушлые старатели. Если им передали в отработку россыпь с разведанными запасами в 500 кг, то они сделают все, чтобы их итоговая добыча составила по документам около этой же цифры. И сдадут они государству только полтонны золота. А все, что добыли сверх того, они предпочтут сбыть нелегально, через сеть криминальных скупщиков, которые заплатят дороже и наличными.

— Выходит, одному человеку золото украсть нельзя, а артели можно?

— Да вроде так. Хотя артельщиков тоже сажают нередко: говорят, большинство их бригадиров судимы за кражи золота. Но в России извечно за одного битого двух небитых дают…

— Андреич, а какие в артели заработки?

— Нашим, Витя, не чета. Вот ты за сезон самое большее тысячу получишь, а рядовой артельщик — тысяч десять-пятнадцать. Правда, и вкалывают они по-черному, и бригадиру во всем приходится угождать, а то он им запросто трудодни может срезать. К примеру, у них бытует сухой закон; но бригадир со своими присными всегда может выпить, а если втихаря выпьет работяга — трудодни долой, а то и просто выгонят. В общем, законы — писаные или неписаные, в государстве или в артели — всегда только бесправных касаются. «У сильного всегда бессильный виноват».

— Да-а, — поскреб в затылке Чебураха. — А не знаете, как в такую артель попасть?

— Заусило тебя все-таки… Черт его знает, не пробовал. Скорее всего, по блату. Но все же, Витя, поверь: длинный рубль редко бывает легким…

Им оставалось сделать последний маршрут, когда ночью вновь густо выпал снег. Утром Карцев нерешительно топтался у палатки, с тоской озирая заснеженные окрестности, затем долго изучал карту, прикидывая, как можно сократить количество проб (и, соответственно, длину маршрута) без особого ущерба для дела. Чебураха тихо мыл посуду после завтрака, не желая подталкивать геолога к решительным телодвижениям. Но просчитался: Карцев принял-таки непопулярное решение.

— Все, идем в маршрут. Не сахарные, не растаем. Тем более, количество проб и шлихов я сократил. Но оденем фуфайки, шапки и по двое штанов, болотники раскатаем. Жаль, перчаток нет — ну, как-нибудь перебьемся.

Однако когда они втянулись в лес, и с веток на них, как ни береглись, повалился сыроватый снег, им стало весьма дискомфортно: руки намокли и зазябли, штаны отсырели, фуфайки потяжелели… Ноги тоже понемногу стали мерзнуть в снегу, тем более что идти приходилось медленно, опасаясь скрытых под снегом рытвин и корявых валежин. А путь был «далек и долог», день только начинался… Но вот взяли первую пробу, потом вторую, отмыли шлих… — дело пошло.

Обеда ждали как манны небесной: разожгли большой костер, более-менее обсушились, выпили два чифирбака чая — отмякли. Вот бы уже и домой, да где там…

Особенно тяжело дался им отход. Идти до реки, а потом по тропе было вдвое дальше, чем напрямик, через горы — и Карцев решился на короткий путь. Спустя час он уже называл себя и ослом, и врожденным идиотом, и безглазым чуркой, но упрямо пер по сугробам, сквозь заснеженные еловые лапы, в гору и под гору. А за ним обреченно пыхтел Чебураха, стараясь ступать след в след. Когда в свете багрового заката они увидели, наконец, с горы свою махонькую палатку, то не смогли удержать нервного, благодарственного смеха. Спускались к ней еще полчаса и подошли почти в полной темноте, но вполне спокойными, умиротворенными. Перед палаткой Карцев попытался снять с себя ружье, но сделал это только с фуфайкой — так оно к ней примерзло.