Юрий Убогий - Что было, что будет

На почте выяснилось, что позвонить в Никольское нельзя, — телефон неисправен.

— Вот те на! — сокрушенно сказал Павел. — Вот это влипли.

— Может, на автобусе?

— Туда они не ходят, я уже узнавал. Только на попутной, если повезет.

Марина Николаевна видела, что он сильно огорчен и обеспокоен, и догадывалась, что это из-за нее.

— Ты не волнуйся, пожалуйста, — сказала она.

— Как же не волноваться? Завез, понимаешь, такую красавицу черт-те куда…

— А я тебе кое в чем признаюсь…

— В чем же?

Она прильнула к нему и, глядя в глаза смеющимися глазами, прошептала:

— Мне хорошо. Очень.

Павел расхохотался.

— Что ты смеешься? Правда. Мне все равно, где с тобой быть, понимаешь? Попутную машину поищем, что ж такого? Какая разница?

— Ну, спасибо! Утешила. Теперь мне и горя мало. Раз тебе хорошо, то мне тем более. Гуляй, душа!

Марине Николаевне было действительно хорошо, и она нисколько не преувеличивала, сказав об этом Павлу. Все, на что она обычно не обращала внимания в житейской суете, вдруг стало настойчиво и властно толкаться ей в глаза, в ноздри, в уши, было резким, ярким, как в детстве.

На почте она подышала запахом бумаги, сургуча и новеньких посылочных ящиков; на высоком каменном крыльце почты понаблюдала за крадущейся в высокой траве кошкой; идя по улице мимо водоразборной колонки, послушала, как с гулом бьет в подставленное ведро водяная струя; у газетного киоска полюбовалась на киоскершу, такую старенькую, сухонькую, сморщенную, так подходившую к сухому полуденному зною…

— Может, перекусим? — спросил Павел, показав на столовую, мимо которой они как раз проходили.

Есть Марине Николаевне не хотелось, но открытая дверь столовой манила сумраком и возможной прохладой, да и вообще любопытно было посмотреть, как там, внутри?

Марина Николаевна с удовольствием рассмотрела и огромные фикусы с блестящими жирными листьями; и картины на стенах (на одной был изображен разрезанный арбуз, а на другой — пейзаж с речкой), и буфетчицу в кружевной наколке, и мужчин с красными, калеными лицами, пьющих пиво.

Павел взял себе целый обед, а ей бутылку лимонада. Глядя, как азартно он ест, она тоже неожиданно почувствовала голод.

— И я хочу! Все это!

И борщ, и гуляш с жиденьким картофельным пюре показались ей необыкновенно вкусными. Она съела все, не отрываясь, и откинулась на спинку стула:

— Ох, поспать бы сейчас!

— А что? — оживился Павел. — И поспим. Выйдем на дорогу к Никольскому, найдем кустик какой-нибудь… Будем спать и машину попутную ждать. По принципу — солдат спит, а служба идет!

Из Горшечного на проселок выбирались долго по однообразным, пыльным улицам с разбитой машинами проезжей частью, с лопухами, репейником и крапивой у заборов, с похожими друг на друга, чаще всего трехоконными, домиками. Марина Николаевна устала, и все-таки ей было хорошо. Она захотела пить, и оказалось так чудесно прижать губы к тугой струе водоразборной колонки, почувствовать, как вода заливает щеку, глаза, как брызги ее, приятно покалывая, осыпают ноги. Было чудесно выпрямиться, вытереть ладонью мокрое лицо и заметить, что стоящий рядом Павел любуется ею…

На самом выходе из поселка им встретился крохотный базарчик, всего несколько длинных, дощатых прилавков, вкопанных в туго утоптанную, замусоренную землю. Павел протестовал, но она все-таки затащила его туда. Торговали лишь фруктами и овощами, и Марина Николаевна долго и с удовольствием разглядывала пирамидки из яблок и груш, яркую на солнце морковь, полосатые арбузы и желтые дыни. А еще интереснее было смотреть на людей. В городской толпе люди часто казались Марине Николаевне безликими, а здесь, глядя на продавцов, она удивлялась тому, какие они особенные, не похожие друг на друга. Больше всего было пожилых и стариков, и их морщинистые, освещенные ярким, въедливым солнцем лица представлялись Марине Николаевне такими интересными, значительными — глаз не оторвать. «Рембрандтовское что-то», — подумала Марина Николаевна и тут же устыдилась своей мысли, так не подходила она к той простоте и естественности, что были вокруг.

— Купим арбуз? — шепнула она Павлу.

— Изволь, — улыбнулся он.

Так они и вышли на проселок — Павел с чемоданом и спортивной сумкой в руках, а она с огромным, прижатым к груди арбузом.

Место, где они решили остановиться и ждать попутной машины, было прекрасным — несколько молодых, кудрявых дубков в стороне от дороги, кусты орешника и бузины. Марине Николаевне почудилось даже, что она долго, всю жизнь, шла сюда и наконец-то добралась.