Юрий Убогий - Что было, что будет

— Все ясно, — развел он руками. — Какие же вопросы…

Потом состоялось застолье у Пантюхова. Хозяева были хлебосольны и приятны для Марины Николаевны, но она все-таки с нетерпением ждала, когда же все кончится. Ей и времени, которое они могли бы провести лишь с Павлом вдвоем, было жаль, и хотелось поскорее вернуться в дом Маланьи Тихоновны.

И вот теперь Павел крепко спал (что представлялось ей даже немного обидным), а она лежала рядом с ним на широченной деревянной кровати и с новым интересом разглядывала комнату. Все, на что ни падал ее взгляд, как бы приближалось к ней, позволяя разглядеть себя в малейших подробностях и оттенках. Особенно долго и пристально она смотрела на потолок, на его широкие, плотно спаянные между собой доски с извилистыми линиями, полосами, сучками. Дерево чем-то напоминало воду, вдруг остановившую свой бег, замершую мгновенно и навсегда. И долгий взгляд на древесную эту плоть вызывал чувство, похожее на то, которое рождает созерцание бегущей воды, — приятное самозабвение и глубокий покой.

Павел спал, и, облокотившись на руку, Марина Николаевна долго смотрела на него. Он был так близко и так далеко — в глубине сна. И, может быть, поэтому его лицо казалось ей то знакомым до последней морщинки, родным до боли, то вдруг почти чужим. Точно так же менялось, мерцало представление о том, что ждет их впереди. Воображение то рисовало ей ближайшее будущее, те несколько дней, которые они проведут здесь, в деревне, и это было так светло, тепло и заманчиво; то приоткрывало далекую перспективу месяцев, лет, и там все виделось смутным и тревожным. Ей вспомнились дети, Дмитрий, мать, и это воспоминание настолько не вязалось с тем, что ее сейчас окружало, и так больно укололо ее, что она поспешила его подавить.

За окном было солнце, темно-зеленая листва, сквозь которую узорчато голубело небо. Марина Николаевна слышала пестрый птичий щебет, глуховатое и упорное кудахтанье кур, и ей очень захотелось выйти из дома и увидеть сосновый бор, реку, заливной луг — весь тот простор, который очаровал ее вчера. Она осторожно выскользнула из постели и на цыпочках направилась к столу, взглянуть на лежавшие там часы.

— Ты куда? — услышала она вдруг внятный, не сонный совсем голос Павла.

— Ты же спишь! — засмеялась она. — Забыл немножко?

— Немножко забыл. Так сколько там?

— О, господи! Шесть всего-навсего. А я вставать собралась.

— Куда в такую рань? Мы же старушку нашу побеспокоим. Она спит, наверное, еще.

— Ну, да, спит! Ходит давно, я слышала.

— Все равно не время, не надо ей мешать. Вздремнем еще часок.

Марина Николаевна легла, с наслаждением ощутив после холодного воздуха комнаты тепло постели.

— А я не хочу больше спать, — сказала она. — Я хочу с тобой разговаривать.

— Изволь.

— «Изволь, изволь…» Важный какой! Скажи, а где ты на Ставрополье жил?

— В станице Кардоникской.

— Ох, как солидно звучит! Что же там, степь?

— Да. И предгорья Кавказа поблизости.

Марина Николаевна помолчала. Ей постоянно хотелось расспрашивать Павла о его прошлой жизни, чтобы представить ее как можно подробнее и полнее.

— А кто твои родители?

— Их нет уже… Отец шофером был, погиб в аварии, а мать санитаркой в больнице работала. Умерла, когда я учился на четвертом курсе. Братьев и сестер нет, двоюродные только.

— Так ты один теперь на свете?

— Ну, почему же, — улыбнулся Павел. — Ты у меня… Дочь…

— А какая она?

— Хорошая… — Павел помолчал и повторил твердо: — Хорошая. Кавалер у нее недавно появился серьезный. Лет под тридцать и, кажется, их институтский преподаватель.

— Ты будешь рад, если она за него замуж выйдет?

— Что ж, пора…

— И тебе спокойнее будет, правда?

— Разумеется. — Он покосился с усмешкой. — Ты словно меня упрекаешь в чем-то?

— Нет, почему же… У тебя с ней какие отношения?

— Нормальные. Дружеские, в общем, как оно и быть должно.

— А кого она больше любит, тебя или мать?

— Ох, спроси что-нибудь попроще…

— Ладно, ладно, не ершись! Скажи, а какую ты операцию этому Пантюхову делал?

— Опухоль мозга удалял, доброкачественную, к счастью.

— Страшно как! А он такой на вид здоровущий.

— Он здоровущий теперь и есть. Операция радикальная, все обошлось без последствий.

— Как это ты можешь все-таки… — Марина Николаевна поежилась. — В самый мозг забираешься!

— Такая работа.

— А как он тебе благодарен, смотрит, прямо как на господа бога. Да и можно понять! Ты ведь ему словно жизнь подарил, верно?