Алексей Камышинцев - Начало осени

— Вот ты, — спросил он Володьку, — как ты пить начал?

— Как? Обыкновенно… Приехал я к дяде в Пензу. Мне тогда восемнадцать стукнуло… Жил дядя богато, он завгаром работал. Гуляли, почитай, каждый вечер. Дядя мужик культурный, любил, чтоб гости у него собирались. Да… Ну, я пил из вежливости, отказываться неудобно. А вина там — коньяк, мадера, цинандали… Но после пяти-шести рюмок меня драть начинало на потеху всей честной компании. Потом втянулся, окреп…

— Вот-вот, — подхватил Мурый. — Пить ты стал побольше, да и тянуть стало почаще. Вроде не хватает чего-то. Если раньше по праздникам только, то теперь, поди, в неделю раза три уж точно прикладывался, а?

— Да… Мать на меня все ругалась: раньше, говорит, я считала дни, когда ты пьяный заявлялся, а теперь те считаю, в какие трезвый придешь.

— Похмеляться начал, — продолжал Мурый. — А чего мучиться? Кружку-другую пива или соточку — и ништяк. Вот тебе и болезнь!

— А я по пьянке веселый бывал, — невпопад вспоминал Муленок. — Все целоваться ко всем лез. Однажды к чужой бабе с объятиями подвалил. Здоровая бабища…

— Ну и как?

— Никак. Муж морду набил…

— Кому?

— Мне, кому ж еще…

Посмеялись, представив Муленка, обнимающего толстую тетку, а после терпящего побои от ее мужа.

— С похмелья маяться — хуже нету…

Помолчали, вспоминая каждый свое. От светлых кирпичных стен тянуло сырым холодом. В оконном проеме розовело небо — к ветру.

— А чего это салажат на выпивку тянет? — вслух подивился Муленок. — Иной раз посмотришь, у магазина такие малолетки собираются…

— Да взрослые и затягивают, — пояснил кто-то.

— Брось — взрослые! — Колька махнул рукой. — Кто меня затягивал? Сам лез: как же, выпиваешь — значит, взрослый. Затягивают… Мы вот все тут алкаши, признанные и приговоренные, а скажите, кто из вас кого в пьянку затянул? Любят у нас дело так представлять: вот, мол, человек и не стал бы пить, да дружки его с пути истинного сбивают. Двое за руки держат, третий ему водку в рот льет. Юрик, ты многих затянул?

— Эх, кто бы меня затянул, залил бы в рот стакашку с похмелуги!

— А ты, Мурый, ты, Муленок, ты, Филипп? Никого не затаскивали силой в подъезд, чтобы там напоить допьяна?

— Самому мало, а я кого-то потащу…

— Только и смотришь, как бы на хвост кто не подсел. Проходными дворами крадешься…

— Малолетки эти сами к бутылке лезут. Сколько я их гонял…

— Вот и выходит, — подытожил Колька, — никто, кроме нас, не виноват, что мы здесь очутились.

— Никого не втягивали, один Седой у нас исключение. — Володька уже скалился, надоели серьезные разговоры. Мало их лекциями да беседами накачивают. — Седой, ты как пить начал?

Седой лишь ухмылялся, он привык к постоянным подшучиваниям, иногда злым. На днях ему сделали «велосипед», когда он пристроился после ночной работы подремать в бытовке. Сделать «велосипед» — осторожно вставить спящему меж пальцев на ногах полоски бумаги и поджечь их. Когда пальцы начинает припекать, спящий крутит ногами, будто на велосипеде едет.

— Его баба втянула! — смеются бригадники.

— Голос нашептал: иди, Седой, по скользкой дорожке…

— Да он и не алкаш вовсе. Ему в детстве кирпич на голову упал, с тех пор он голоса и слышит!

— И что они ему толкуют?

— Не ходи, говорят, близко к стенке, еще один упадет!

— Ох-ха-ха…

Бригадир сидел на обрезке деревянной опалубки, не принимая участия в общем разговоре. Никто не решался потревожить пустыми словами его высокую думу. Может, он соображает, как наряд погуще закрыть или от работы нудной, невыгодной отпихнуться. Он встал:

— Кончай балдеть, мужики!

Затворили новую бадью. Седой и Юрик накладывали серо-зеленую кашу в носилки, для удобства поставленные на ящик из-под гвоздей — нагибаться не надо, очередная пара подхватывала их и — в цех. Там Бугор и Муленок ровняли пол по бечевке, прихлопывали, гладили лопатами.

Едва успели сделать по три-четыре ходки, как к бадье подошел нарядчик, вызвал бригадира и стал что-то говорить ему. Тот, не соглашаясь, мотал головой, показывал рукой то на цех, то на дорогу, то на бадью с раствором. Нарядчик тоже махал руками — видно, настаивал на своем. За гулом мотора слов не было слышно, Наконец Бугор в сердцах плюнул, нажал кнопку на щитке, и ржавая, облепленная раствором корчага бетономешалки замерла, уставив в небо широкое горло.

— Колька, Володька, давайте сюда! — позвал бригадир.

Они подошли, чувствуя, что их ждет какое-то задание не из приятных. И точно…