Алексей Камышинцев - Начало осени

Бельишко чистое получить — опять не моргай. В предбаннике за перегородкой примостился каптер из алкашей, сует тебе в окошко летом трусы и майку, зимой — кальсоны и рубаху, все это в портянки завернутое. Тут гляди в оба: или вместо кальсон две рубахи сунет, либо наоборот — двое кальсон, да еще рвань какую-нибудь, а то завернет все в одну портянку. Пока вторую добудешь — побегаешь с босой ногой в сапоге. Теперь Колька на ощупь чувствует, то ему дали или не то.

Койку в бараке занимать тоже с умом следует. Лучше на первом ярусе, в углу место забить, да от окна подальше, чтоб не дуло. Оно ведь как: заходит ночью надзиратель в барак, человек ему для работы понадобился, так он кого дернет первого? Кто на верхнем ярусе, ближе к проходу спит, он в темноте понизу шарить не станет. А внизу, в уголке — спокойнее.

За год лечения всему научишься.

Когда Колька задумывался о своей жизни, то выходило: вот он пил, мучился от пьянки и всеми силами старался облегчить свои мучения, то есть опять напиться. Он научился делать это при всех обстоятельствах, но легче жить не стал. Наоборот: бывал частенько бит, попадал в милицию, опустился окончательно, угодил сюда и вынужден приспосабливаться к здешней нелегкой жизни.

Он прошел тяжкий курс лечения и сейчас глотает таблетки, не прячет их за щеку, не выплевывает после, но твердости нет. Не может он пока сказать себе — все, я завязал. Умом понимает, что хватит, пора кончать, да ведь это не только умом, это всем нутром прочувствовать надо! Чтобы, если тебе скажут или сам себе скажешь: выпей, душа твоя на дыбы встала, воспротивилась. Иначе, одним умом, с собой не сладить.

Как этого добиться, как поселить в себе такой страх перед рюмкой, чтоб сильнее смертного, он не знал. Зарекаются пить после белой горячки, после того как вынут из петли или откачают от лошадиной дозы снотворного; после того как вырежут полжелудка либо отрежут ногу по то самое место. Какой еще нужен страх — смерть в глаза глянула!

Только зароков этих ненадолго хватает. Одному на месяц, другому на год, а там смотришь — опять зачертил.

Кончили бадью — передых. Обратно беда — курево у Кольки вышло.

— Слышь, Филипп, — иной раз Володьку так звали, по фамилии, — слышь-ка, оставь покурить. — Колька потянулся к сигарете.

— Еще слон не перешагнет… — Володька отвел свою руку, глянул на дымившийся в пальцах окурок.

— Хватит смолить, — торопил его Колька, — жареными губами пахнет!

— Быка убить можно, — не соглашался Филипп с оценкой размеров чинарика и, лишь сделав напоследок пару смачных затяжек, передал его приятелю. — А все ж ты мне скажи, — вернулся он к разговору с Муленком. — Ты мне скажи — больной я или преступник?

— Кель, шайтан! Отвяжись… — Муленок отвернулся от Володьки.

Эти споры-разговоры в ЛТП ведутся с утра до ночи.

— Нет, ты погодь! Если я больной, то больной, а если преступник — тогда другое дело. Давай разберемся… За что меня сюда зафитилили? Пил, не работал, дома буянил, в милицию попадал — все правильно. Однако, бывает, и трезвые скандалят, не работают, в милицию попадают. Так чего же меня лечить? Сажай в тюрьму — и все дела! Только сначала найди за мной преступление, чтобы я под статью кодекса попадал. Вот! А то берут, прогоняют через комиссию, и нате — в лагерь запирают. И какая там медкомиссия? Ветеринар к корове ближе подходит, когда ее требуется на мясо для праздничного стола заактировать, чем те врачи ко мне подошли. Все по бумажкам…

— То, что мы больные, это ясно, — вмешался в разговор Мурый, молчаливый рыжеватый мужик лет за сорок. Когда-то Мурый был офицером, чуть ли не замполитом полка, но спился. О прошлом он говорить не любит, но в ЛТП ничего не скроешь, вся твоя подноготина известна становится. — Ясно: мы больные. Вот у тебя запои были?

— Не-а… — Володька отрицательно мотнул головой.

— И у меня запоев сроду не случалось, — вставил Юрик.

— Погоди, какие твои годы, — обрезал его Мурый и снова обратился к Филиппу: — Ты, значит, еще салага. Знаешь, что такое запой, настоящий? Ничего с собой поделать не можешь, про все забудешь, отца-мать продашь, на колени посреди улицы брякнешься — дайте глоточек! Никакой силой тебе не остановиться, пока душа не откажется водку принимать. Если до того времени не издохнешь… И не поймешь, с чего это начинается. Год капли в рот не возьмешь, два не возьмешь, а потом кружку пива выпьешь — и пропал!

— Точно, — поддержал Мурого Колька, — дело знакомое…

Но тот не потерял мысль.