Имре Уйвари - Особенный год

Холода начались неожиданно. Еще несколько дней назад стояла неплохая погода, какая бывает обычно поздней осенью. Все радовались этому, так как погода очень влияет на результаты стрельб.

Подготовка к стрельбам прошла нормально. Бывали даже дни, когда солдаты тренировались в наводке, сняв шинели.

И вдруг накануне стрельб небо затянули густые тучи и пошел снег, да такой, что к вечеру все вокруг было покрыто толстым белым покрывалом. Правда, к вечеру ветер разогнал тучи и плац залило ярким лунным светом.

— Мало того, что снегу навалило, еще жди бурана, — посмотрев внимательно на небо, сказал старший сержант Чордаш.

— Метеорологи бурана не обещали, — заметил я, пытаясь успокоить этим самого себя.

— Я не радио слушаю, а на небо смотрю, — недовольно проворчал Чордаш. — Оно точнее показывает, чего от него ожидать.

И действительно, ночью начался буран, который к утру стал еще сильнее. Резкие порывы ветра сотрясали окна домов, раскачивали голые ветки деревьев, мели-перемотали снег с места на место.

Когда я вошел в ротную канцелярию, там возле печки стоял лейтенант Секереш.

— Ну и погодку же черт нам послал! — выругался лейтенант.

— Да, ничего не скажешь, — согласился я.

— И все же будем стрелять?

— И все же будем, — ответил твердо я, понимая, что имеет в виду Секереш.

— Я заранее опасаюсь за результаты стрельб, — не отступался от своего лейтенант. — В такую погоду солдаты еще не были на стрельбище. Замерзнут руки, вот и стреляй…

Я не стал спорить с командиром взвода, а приказал ему:

— Стройте роту! И скажите Чордашу, чтобы он захватил с собой аптечку!

На дворе было очень холодно. Под сапогами солдат скрипел снег. Ветер дул с такой силой, что то и депо приходилось растирать лицо руками.

Уходя из казармы, я забыл посмотреть на термометр, но, по-моему, было не менее двадцати градусов мороза. Больше всего приходилось страдать от сильного ветра, который так и жег лицо.

Солдаты втянули головы в плечи, у многих из них ветер высекал из глаз слезы.

Идя сбоку роты, я заметил, что кое-кто из солдат поднял воротники шинелей.

— Опустить воротники! — громко приказал я.

Верль с испуганным видом схватился за воротник, по выражению его лица я понял, что ему очень не хотелось бы получить от меня замечание.

Затем мой взгляд остановился на Юхасе. Музыканта две недели назад приняли в комсомол. Я заметил, что с тех пор он стал еще больше стараться.

Вспомнил я, как при его приеме выступил товарищ Юхаса по отделению и предложил:

— Давайте пока подождем принимать Юхаса: уж больно он у нас слабенький, к тому же обидчив, как барышня. Пока, как мне кажется, он не дорос до нас.

Бела Шурани со своей стороны упрекнул Юхаса в том, что тот несколько раз опаздывал встать в строй.

Тогда, после собрания, я долго думал о том, почему комсомольцы не хотели принимать Юхаса в свою организацию. Многое из того, что говорили ребята, было, безусловно, правдой, однако я почему-то вспомнил картину, когда этот слабенький паренек, не задумываясь, бросился за своим командиром в ледяную воду.

В приеме Юхаса решающую роль, по-видимому, сыграло мое выступление. Я напомнил ребятам о том, что комсомол — организация массовая, состоящая из сотен тысяч членов, и она должна постоянно пополняться.

Однако Балатони и Задори стояли на своем, говоря, что лучше быть меньше числом, но сильнее духом. Они считали, что принимать нужно только безупречных во всех отношениях ребят.

Заметив, что я смотрю на него, Юхас подтянулся. Я не удержался и спросил:

— Замерзли, товарищ Юхас?

— Нет! Нисколечко, товарищ капитан!

Я пожалел, что ни Задори, ни Балатони не было вблизи и они не слышали ответа Юхаса. «Парень замерз — дальше некуда, а держится», — подумал я.

Как важен был для меня этот ответ! Замерз не только Юхас, но и другие солдаты, но никто не жаловался.

Вскоре мы вышли на равнину, где находилось стрельбище. Ветер здесь гулял вовсю.

— Первому взводу оборудовать стрельбище для выполнения упражнений, а остальным тренироваться! — распорядился я.

Командиры развели взводы по местам занятий, а я, оставшись с Секерешем, показывал, где поставить мишени и флажки.

Начали офицеры. У лейтенанта Крижана вот уже вторую неделю болела рука, о чем хорошо знали солдаты, но он не отказался от стрельбы. Все офицеры выполнили упражнение на «отлично», хотя стрелять было очень трудно, поскольку сильный ветер раскачивал оружие, мешал целиться.