Имре Уйвари - Особенный год

Дьюла Надь снял с себя шинель и, бросив ее на топчан, не очень лестно отозвался о погоде.

Шевелла, быстро сбросив шинель, подскочил к горячей печке и обнял ее, отпустив соленую шутку.

Вранек не спеша снял шинель. Я с изумлением уставился на него: его китель был мокрым от пота. Я подошел к нему и испуганно спросил:

— Вы не заболели?

— Нет, — ответил солдат, не глядя на меня.

Больше я ни о чем его не спрашивал. Я понял, какими длинными показались Вранеку прошедшие два часа.

Дождавшись рассвета, я пошел проверять посты, точнее говоря, пост у склада боеприпасов. Рядовой Лукач, который стоял там в тот момент, так, видимо, и не понял, почему я долго и медленно бродил между деревьями. Он не мог знать, что я искал следы на снегу.

Внимательно осмотрев все вокруг, я пришел к выводу, что Вранек не сходил с поста и двигался только там, где это предусматривалось расписанием постов.

Ничего подозрительного я не заметил. Я вернулся в караульное помещение и невольно задумался: неужели Вранеку на самом деле удалось победить свой страх?

Откровенно говоря, гораздо больше забот и беспокойства причинил мне не Вранек, а Оршош. Пока шло следствие, он провел на гарнизонной гауптвахте немногим более двадцати суток. Однажды под вечер его привели обратно в полк. Солдаты как раз были на полевых занятиях. Ко мне в канцелярию Оршоша проводил дежурный по части. Он доложил мне о прибытии в роту и сделал было движение, чтобы уйти.

— Подождите, — остановил я его.

Солдат застыл на месте, удивленно смотря на меня. Он сильно похудел за время своего отсутствия.

— Вы знаете, что в роте вас, видимо, встретят без особой радости? — сказал я.

— Знаю, — кивнул он.

— Забыть случившееся будет нелегко, но все будет зависеть от вас.

Оршош молча слушал. Я начал говорить ему о том, что полностью согласен с решением прокурора и со своей стороны считаю дело полностью законченным. Сказал, что если он будет хорошо себя вести, то я, возможно, и забуду о случившемся или по крайней мере никогда и нигде не напомню ему об этом.

Оршош пробормотал что-то похожее на «спасибо» и продолжал неподвижно стоять передо мной.

Мне почему-то стало жаль его. Он осунулся, ссутулился, даже немного сгорбился, и сейчас искоса поглядывал на меня своими большими черными глазами. Короче говоря, он никак не был похож на профессионального уголовника. Передо мной стоял человек, на которого обрушилась большая беда. Ни в выражении его лица, ни в его поведении не было ни капли цинизма или ожесточенности.

Я снова подумал о том, что прокурор был совершенно прав в своей оценке Оршоша. Я и сам уже верил в то, что, добровольно признавшись в своем поступке, парень, видимо, руководствовался либо проблеском совести, либо просто жалостью к своей жертве, а и то и другое само по себе уже хорошо. Во мне крепло убеждение, что Оршош в тот момент решил навсегда порвать с прошлой жизнью. С гауптвахты он пришел ко мне другим человеком.

В этот момент на плацу зазвучала труба, возвещая конец занятий, а спустя несколько минут под окнами с песней прошла рота.

— Идите в подразделение и приведите в порядок свою койку, — сказал я солдату.

Он вышел из канцелярии, а я с нетерпением и тревогой стал ждать того, как будут развиваться события в казарме.

Я слышал, как солдаты спешили в казарму, топали но полу сапогами.

Через несколько минут в дверь канцелярии постучали. Вошел лейтенант Вендель. Несколько секунд он грел руки у печки, а потом сказал всего три слова, объяснив причину своего появления:

— Словом, вернулся он!

— Оршош отбыл наказание, и я надеюсь, что оно явилось для него хорошим уроком. Он сильно осунулся… — Последние слова я сказал специально для того, чтобы хоть сколько-нибудь разжалобить командира взвода.

— Ну что же, хорошо. Поживем — увидим, — произнес лейтенант таким тоном, словно хотел сказать: «Вы здесь командир, вы можете поступать как хотите, но на меня лично в этом деле не рассчитывайте».

Мы оба немного помолчали, а затем командир взвода подошел ко мне и сказал:

— Допустим, я приму его во взвод и забуду о случившемся, но я не знаю, захотят ли забыть и солдаты.

— Это будет зависеть и от нас с вами.

— Я не могу приказать, чтобы солдаты хорошо приняли человека, который опозорил всю роту.

— Этого и не нужно делать. Со временем все встанет на свои места. Если Оршош действительно изменился, солдаты сами заметят это и простят его.