Имре Уйвари - Особенный год

На следующий день после принятия присяги старший сержант Чордаш занялся в канцелярии составлением листа нарядов. Прежде чем записать в ведомость очередную фамилию, старший сержант задумывался, оценивая качества солдата, и вслух, но негромко говорил:

— Лазар… Ну, этого можно поставить на КПП. Шурани… Пойдет к складу боеприпасов. Дьюла Надь… Дьюла Надь…

Он повторил эту фамилию немного громче и вроде бы для себя, хотя я прекрасно знал, что он ждет от меня указаний относительно Надя. Как-никак прошло всего полтора месяца с тех пор, как Дьюла Надь пытался покончить жизнь самоубийством, и теперь старшина не без причины сомневается, можно ли дать Надю в руки оружие и боеприпасы. Вот он и повторил несколько раз фамилию солдата, словно хотел спросить у меня: «Ну, скажите же, наконец, назначать Надя в караул или не назначать?»

Я оторвался от бумаг, которыми занимался, и твердо сказал:

— Конечно назначать!

Чордаш с облегчением вздохнул и вписал фамилию солдата в ведомость.

Между прочим, я уже давно заметил, что старший сержант боится идти на какой бы то ни было риск. Родом из простой крестьянской семьи, он пришел в армию, не расставшись со своими крестьянскими привычками и, я бы сказал, крестьянским подходом к людям. Подготовлен он хорошо, но еще не дорос в полном смысле до звания старшины, обязанности которого выполняет. Думаю, что крестьянская психология, которую он впитал в себя с молоком матери, наложила на него свой отпечаток: он очень осторожен, недоверчив и уж если примет решение, то, как правило, не меняет его. Он всегда внимательно вглядывается в лица солдат, словно не доверяет им. Глядя на него, можно подумать, что он один поддерживает дисциплину и порядок в роте. Я не раз пытался разубедить его, но Чордаш упрямо стоял на своем:

— Подождем, посмотрим! До конца года еще далеко, сейчас только начало.

Вот и сейчас он не доверяет Надю. Специально ждал, когда я выскажу свое мнение, чтобы в случае чего умыть руки и сказать: «Я же вам говорил, что с такими нужно быть осторожнее!»

Назначая солдат в наряд, он подолгу думает, потом записывает несколько фамилий и снова останавливается.

— Вранек… — вслух произнес старший сержант.

Я молчал.

— Нет, его назначать нельзя, — произнес он погромче, чтобы привлечь мое внимание.

Я никак не прореагировал на его слова и ждал. Я знал, что самостоятельно он так и не решится назначить Вранека в караул, но меня интересовала причина. Чордаш какое-то время писал, а потом встал и подошел к моему столу.

— Что делать с Вранеком? — тихо спросил он.

— Как вас понимать?

— Назначать его в караул или нет?

— Присягу он принял?

— Да.

— Обязанности часового знает?

— Да.

— Владеть оружием умеет?

— Конечно умеет.

— Тогда в чем же дело?.. Конечно назначайте.

Однако Чордаш даже не пошевелился. Он вопросительно смотрел на меня, а затем сказал:

— Вранек труслив. Он боится темноты.

— Бросьте шутить! Он же взрослый человек!

— И все равно боится.

— Чего?! Кого?! Оставьте, Чордаш, свою чрезмерную осторожность, — сказал я старшему сержанту. Тот обиделся и вышел из канцелярии.

И все же сказанное Чордашем засело у меня в голове. Хоть я и знал, что он может несколько преувеличить, но выдумывать то, чего нет, он, разумеется, не будет. Значит, не без причины Чордаш сказал, что Вранек труслив. Я вызвал к себе командира отделения Чинчу и спросил его:

— Правда, что Вранек боится темноты?

— Правда, — с улыбкой ответил Чинча.

— А почему?

— Я не знаю. Только прошлый раз, когда на ночных занятиях я послал его в дозор, он прибежал обратно, а сам так дрожал, будто за ним гнались.

Позже я узнал, что солдаты, узнав об этой слабости Вранека, не упускали случая попугать его, подшутить над ним. Я невольно вспомнил один случай. Когда я сам был еще молодым солдатом, у нас в подразделении тоже был такой трусишка. Его не любили, над ним смеялись, и довольно зло. Он был чем-то вроде денщика, которого мы, когда нас посылали в караул, заставляли чистить наши сапоги, пугая его словами: «Или ты всем вычистишь сапоги, или пойдешь с нами в караул!»

И он чистил сапоги. Вскоре все привыкли к тому, что он неполноценный солдат. Даже сам командир взвода так думал. Он и из армии демобилизовался, так ни разу и не побывав в карауле.

«Так неужели и Вранеку суждено стать таким же? — задумался я. — Нет, у нас не должно быть ни денщиков, ни лакеев! Раз попал в солдаты, пусть делает все, что и остальные».