Имре Уйвари - Особенный год

Спорить дальше мы не стали. Командиры взводов начали готовиться к завтрашним занятиям, а я взялся за проверку ротной документации.

Спустя некоторое время я вышел в коридор и немного поговорил с дневальным по роте рядовым Юхасом. Мимо нас прошел Оршош, который нес из каптерки постельные принадлежности. Юхас посмотрел ему вслед и сказал:

— Жалко мне парня.

— Вы его не жалейте, а лучше помогите ему.

— А что я могу сделать? — вздохнул солдат. — Ребята обходят его, словно прокаженного.

— Ребята обходят, а вы не обходите, разговаривайте с ним, как ни в чем не бывало. Доброе слово многое значит.

Юхас пообещал так и сделать. Я обрадовался тому, что у меня появился первый помощник.

Вечером я со спокойной душой ушел из казармы домой, уверенный в том, что солдаты со временем помирятся с Оршошем.

Утром, обходя строй роты, я заметил, что Оршош стоит последним на левом фланге.

— Почему рядовой Оршош стоит не на своем месте? — строго спросил я дежурного.

— Так, знаете… он наказан…

В другой обстановке я бы сделал дежурному внушение, но тут не стал. Быстрыми шагами я подошел к Оршошу, чтобы узнать у него, что случилось.

Солдат побледнел и тихо доложил:

— Командир отделения сделал мне замечание…

— За что?

— За нечищенные сапоги.

— А почему вы их не вычистили?

— Я вычистил.

Я бросил вопросительный взгляд на командира отделения Ленера.

— После отбоя я проверял порядок в отделении, у рядового Оршоша сапоги были грязные, — доложил Ленер.

— Распустите роту! — приказал я дежурному.

С испорченным настроением я вошел в канцелярию. Несколько минут спустя ко мне зашел Юхас.

— Не знаю, товарищ капитан, что из всего этого получится… — проговорил он.

Я молчал, и солдат продолжал:

— Я собственными глазами видел, что у Оршоша, когда он ложился спать, были чистые сапоги. Он их так надраил, что я еще сказал ему: «Смотри, до дыр протрешь!»

Я знал, что Оршош сказал мне правду. Я нисколько не сомневался в том, что солдаты просто решили мстить ему таким вот образом. Они дождались, пока он ушел, и нарочно испачкали ему сапоги. Они хотят сделать так, чтобы его пребывание в роте стало невыносимым и он сам попросил перевести его в другое место.

В полдень я поговорил с лейтенантом Секерешем. Он предложил мне перевести Оршоша в его взвод, но я не видел в этом никакого смысла. Вся рота размещалась в одном помещении, и такой перевод ничего не менял, так как солдаты целый день находились вместе.

Меня злило упрямство солдат. Тогда я решил поговорить с некоторыми из них. Все они согласились мне помочь, а Верль, отличник из числа старослужащих, даже начал меня утешать:

— Не так уж все это страшно. Пошутят они над ним немного и перестанут: скоро им это надоест.

И лишь один Токоди прямо заявил:

— Я его трогать не буду, но не только разговаривать, но даже смотреть в его сторону не стану. Я с такими никаких дел не имею.

Я поговорил и с Балатони, который откровенно сказал мне, что большинство солдат настроены против Оршоша и не послушаются его самого, если он начнет их уговаривать.

Прошел день. Положение Оршоша стало еще хуже. Утром перед осмотром кто-то насыпал соломы под его койку и выдернул из-под одеяла угол простыни. Командир отделения без стеснения пригрозил Оршошу нарядом вне очереди.

Оршош, не говоря ни слова, подмел под кроватью и поправил одеяло. Он терпеливо сносил все оскорбления и, видя вокруг злые лица, ни с кем не разговаривал. Он стал отовсюду ждать каких-нибудь каверз. Сняв сапоги, он долго не спал, боясь, что их снова испачкают. При построении он последним отходил от своей койки, опасаясь, как бы кто не испортил заправку. Если требовались люди на какую-нибудь работу, он первым вызывался выполнить ее.

Однажды вечером — в тот день я был дежурным по части — я не смог зайти в роту, так как был сильно занят. После отбоя ко мне прибежал запыхавшийся дежурный по роте Шевелла.

— В роте драка, товарищ капитан! — доложил он.

Кровь прилила у меня к голове. Оттолкнув стоявшего на дороге Шевеллу, я побежал в роту. Я был зол, как никогда.

Когда же я увидел орущих посреди спальни солдат, которые размахивали кулаками, я так громко выкрикнул команду «Смирно», что ее услышали в соседних подразделениях и даже зажгли свет в помещениях. Солдаты испуганно шарахнулись от меня и замерли на своих местах. И только Лакнер и Ковач, тяжело дышавшие, со злыми лицами, не тронулись с места.