Имре Уйвари - Особенный год

Однако мне еще не исполнилось восемнадцати лет, и я временно устроилась на стройку, где подносила кирпичи и раствор, таскала тяжелые ящики на леса.

В январе 1949 года я пошла в профсоюз медиков и сказала, что хотела бы стать сестрой милосердия. Никто не поверил, что мне уже исполнилось восемнадцать. Я предъявила документы. Меня взяли, но послали учиться в Сомбатхей, однако это нисколько не смутило меня: ради своей идеи я готова была поехать хоть на край света.

Двухгодичные курсы медицинских сестер я окончила на «отлично». Одновременно с курсами я училась в партшколе. В Сомбатхее меня избрали членом городского совета. Передо мной открывались такие возможности, о которых я до этого и мечтать не могла. Руководство решило послать меня учиться дальше. Словно крылья выросли за моими плечами… Но я отказалась и попросила направить меня на работу в больницу, потому что хотела поскорее начать помогать больным. Мне поручили хирургических больных. Было их пятеро, и все в очень тяжелом состоянии. Трое суток днем и ночью я не смыкала глаз, а на четвертые сутки уснула, раздав больным градусники. Врач приказал отправить меня домой. Я же, проспав несколько часов, вернулась в больницу. Эта работа нравилась мне, и я отдавала ей все силы…

В 1950 году началась война в Корее. Узнав о том, что подбирается медперсонал для работы в Корее, я подала заявление. Но меня не взяли, потому что тогда я еще училась. В ноябре меня перевели в Пешт в хирургическую клинику. Я написала второе заявление с просьбой направить меня на работу в Корею.

Одиннадцатого февраля 1951 года в составе второй группы медицинских работников меня направили в сражающуюся Корею. При отправке меня спросили:

«Вы так молоды! Не боитесь ехать на фронт?»

«Боюсь, — ответила я, — но обязательно хочу поехать».

Я не стала объяснять, почему хочу сделать именно так. Ведь порой даже самое благородное желание, выраженное словами, теряет свою выразительность.

Вы, наверное, читали о том, как шла война в Корее. Я тоже читала все, что о ней писали, но теперь я знаю, что никакими словами невозможно описать все ужасы войны. Не нашла я и такой статьи, в которой автору удалось бы описать тот страх, который человек испытывает на фронте.

Наша группа прибыла в Корею в то время, когда части Народной армии нанесли американским захватчикам крупное поражение. Когда колонна наших машин проезжала по мосту, агрессоры начали бомбежку. Корейские зенитчики открыли огонь по самолетам противника. Три самолета были подбиты и начали спешно освобождаться от бомб. Земля содрогалась от взрывов…

До этого я думала, что, находясь в Будапеште, уже пережила все тяготы войны, но настоящие ужасы, от одного вида которых стыла кровь в жилах, я увидела в Корее. Я видела развалины городов, толпы людей, оставшихся без крова, раненых детей.

Там, в Корее, я по-настоящему поняла, как необходим людям мой труд. Нередко во время операции начиналась бомбежка, гас свет, приходилось продолжать операцию при свете карманных фонариков…

В убежище мы спускались очень редко. Раненых было так много, что порой мы по нескольку дней не выходили из госпиталя. Однако далеко не всем мы могли оказать помощь, участь многих из них уже была решена. Ужасы, которые я там увидела, всю жизнь будут стоять у меня перед глазами.

К нам привозили тяжелораненых, потерявших много крови. Мы делали им переливание, но крови часто не хватало, и тогда мы становились донорами. Я, например, три раза отдавала свою кровь. Когда такой раненый приходил в себя, я видела в его глазах выражение благодарности.

И не однажды какой-нибудь раненый брал меня за руку и, обратив ко мне умоляющий взгляд, шептал:

«Мне очень больно, сестра! Помоги мне!»

Я, как могла, утешала его, хотя знала, что этот человек уже не жилец на свете. Порой, глядя на таких, я отворачивалась, чтобы раненые не видели моих слез.

После очередной бомбежки мы ходили по домам, искали раненых. Зайдя в один полуразрушенный дом, я увидела в комнате лежащую на полу мать. Рядом с ней лежал младенец, так и не выпустив из ротика сосок материнской груди. Осколок бомбы оборвал сразу две жизни. Я остолбенела, увидев это. Следом за мной прибежала домой из детского садика пятилетняя девочка. Она подбежала к матери и, упав ей на грудь, заплакала: «Мамочка, родненькая, правда, тебе не больно?» Но мать уже ничего не могла ей ответить.

Какая-то женщина принесла нам своего раненого ребенка. Двухгодовалой девочке осколком бомбы раздробило ножки. Мать умоляла нас спасти ее единственного оставшегося в живых ребенка, так как война уже унесла у нее шестерых детей. Наши врачи сделали все возможное, но девочка умерла от сильной потери крови. Мать тут же упала на пол: плакать она не могла, а только тихо всхлипывала…