Имре Уйвари - Особенный год

Спустя несколько лет Тосеги познакомился с одним парнем, который был на несколько лет постарше. Вдвоем они решили бежать в Венгрию. Однако они не имели документов, и убежать далеко им не удалось: задержала полиция. Когда их отпустили, парни разыскали венгерское посольство, и только с помощью сотрудников посольства через несколько недель им удалось вернуться на родину.

Выслушав эту невеселую историю, Хюти попросил у Тосеги прощения…

Вот всего несколько историй. Большинство ребят у нас хорошие. Они добросовестно служат в армии. Раз нужно — значит, нужно. Разумеется, привыкать к военным порядкам и дисциплине нелегко, но со временем привыкнут. Привыкну и я. Служили же до нас люди, а чем мы хуже?..

На трибуне появилась высокая стройная женщина, капитан медицинской службы. Ее выступление на конференции привлекло всеобщее внимание: одни, словно соглашаясь с ней, одобрительно кивали головой, другие, не согласные, недоуменно гримасничали.

В самом конце конференции председатель в своем докладе отметил выступление капитана, и я полностью согласился с ним.

Вскоре после этого мне довелось встретиться с капитаном Эржебет Вагоне. Напомнив ей о ее выступлении на конференции, я заметил, что оно не всем понравилось. Она улыбнулась и ответила:

— Кто-кто, а уж я людей знаю. Вы думаете, мне неизвестно, что некоторые из них шепчутся за моей спиной? Правда, таких не очень много. Этим людям, знаете, никто не угодит. Когда я выступаю на каком-нибудь собрании, то всегда вижу их недовольные физиономии, на которых словно написано: «Ну, эта Вагоне села на своего любимого конька!» Но меня они этим еще больше разжигают. Пусть говорят что угодно. Кое-кто из них даже называет меня Бригадиршей. Ну что ж, это прозвище нисколько не оскорбительно, напротив, я им даже горжусь.

Помню, на первомайской демонстрации я несла знамя и как одержимая орала во все горло: «Да здравствует партия!» Мне не стыдно признаться вам, что я тогда даже ладоши себе отбила, так сильно хлопала. Кричала «ура» людям, которые, как позже выяснилось, оказались не очень хорошими. Но мне тогда все новое, пусть оно и не было свободным от ошибок, казалось великолепным после старого режима. Вы понимаете, товарищ, великолепным!.. Я вижу, мои слова кажутся вам несколько странными. Это оттого, что вы даже представления не имеете о том, как я жила при старом строе. Знаю, что и вам, и другим людям при хортистском режиме немало пришлось пережить, но такого, как мне, вряд ли. Если я вам все расскажу, вы даже не поверите…

Я молчал, давая женщине понять, что ее история интересует меня.

— Правда, рассказ будет длинным…

Я выжидающе посмотрел на нее, и она начала рассказывать.

— Жили мы в Уйпеште: отец, мать и шестеро детей. Отец много пил, часто скандалил с матерью, обижал ее, почти не приносил домой денег. На нас он, казалось, не обращал никакого внимания, и потому вся забота о детях лежала на плечах матери. Она бралась за любую работу, чтобы немного подработать: убирала у чужих людей, стирала им белье. Я и до сих пор не понимаю, как матери удавалось одеть и накормить такую ораву. Видимо, мы жили в большой бедности. Говорю «видимо», потому что мало чего помню: слишком маленькой была тогда. Все, что произошло позже, заслонило собой воспоминания далекого детства.

Случилось это летом 1934 года. Вечером, после очередного скандала, мать вгорячах схватила самого маленького моего братишку Гезу и убежала с ним из дому.

Мы с нетерпением ждали, когда мама вернется. Чтобы не уснуть, мы тихо перешептывались, лежа в кровати. Нам хотелось дождаться возвращения мамы, но она все не шла. В конце концов сон сморил нас, а когда мы проснулись утром, то, к своему ужасу, увидели, что мамы дома нет.

Отец согрел воды, чтобы мы могли умыться. Когда мы оделись, отец повел нас в город. Куда он нас вел, мы не знали, а спросить не решались. Сбившись в кучку на площадке трамвая, в котором мы ехали, боязливо озирались вокруг. Наверное, у нас был очень жалкий вид, потому что некоторые из пассажиров, проходя мимо, давали нам мелочь. Как сейчас помню, что, когда мы сошли с трамвая, у меня в кулачке были зажаты медные монетки.

На улице Юллеи, 88, размещался тогда детский приют. Мы, разумеется, не знали, куда нас привели, но смутно чувствовали приближающуюся беду. Отец ввел нас в длинный коридор и сказал, чтобы мы подождали его. Мимо нас провели группу стриженных наголо мальчиков и девочек. Нам захотелось поскорее уйти из этого здания, все равно куда, лишь бы только уйти, и мы робко двинулись по лестнице к выходу.