Михаил Каминский - Переполненная чаша

— Вон оно, оказывается, каков твой лучший воспитанник Георгий Челомбитько!

Курбатов неодобрительно покашлял, поднес к глазам запястье с часами и тем самым категорически пресек возможные для Гоши неприятности.

— Все, конец, работать пора, — сказал Курбатов, поднялся со скамьи и неторопливо направился к корпусу сборочного цеха.

Из сада к сборочному вела посыпанная утрамбованным кирпичным, боем ровная дорожка. Ее давно затоптали, и она потеряла свой ярко-красный праздничный цвет! Вот по ней и косолапил без спешки Курбатов, внушительно поводя из стороны в сторону тяжелыми плечами. Шея у Курбатова была короткая, между чертой недавней стрижки и воротом спецовки белела узкая полоса. Корифей довольно заметно сутулился, и, глядя ему вслед, Гоша вспомнил, что Курбатов болен и лечится от какого-то паразита, забравшегося к нему в организм во время пребывания Курчатова в одной из южных стран. Потому-то и в арабский эмират на берегу Персидского залива пришлось оформляться Челомбитько. Разве он сам рвался туда? И вообще…

Неделю, наверное, подряд по стеклянному «фонарю», который был у цеха вместо крыши, по очереди барабанили дождь и град. Потом лег первый снег. И лишь затем товарищ Кузьминых разрешил Гоше: «Можно». И поздравил с отсутствием рекламации.

Гоше выдали внушительную премию. Марусе на нее купили сапоги на белой платформе и семь клубков мохеровой шерсти, а Севке — широкие горные лыжи со специальными ботинками и кривыми палками. Севка сказал, что кривые они — для амортизации, когда отталкиваешься, спускаясь с вершины, но Гоша прикинул, что сыну сгодились бы и прямые, по крайней мере пока. Вот когда в заводском спортклубе создадут горнолыжную секцию, тогда — пожалуйста.

Катюшку тоже не обошли вниманием — достали костюмчик к зиме: на молнии и утепленный якобы гагачьим пухом. Гоша подумал: «Черт его знает, чей там, внутри, пух! Кто ж из обыкновенного любопытства станет распарывать костюмчик?»

Сам он к зиме оказался без обновы. Но тоже пока. Поскольку в первую же получку, решили они с Марусей, надо приобрести приличную куртку с капюшоном. Теперь модно носить куртки.

В день получки Гоша пришел на работу и увидел в тамбуре за первыми дверями цеха афишу: «Отчет шефа-монтажника Челомбитько Г. В. о загранкомандировке». Вторые — стеклянные — двери были наполовину открыты под напором потока воздуха от калорифера. От этого же теплого воздуха афиша, не закрепленная снизу, раскачивалась и колыхалась. Лишь придержав ее рукой, Гоша обнаружил, что отчитываться ему предстоит прямо завтра, и сильно испугался.

Он рванул к профоргу, чтобы просить отсрочку, но просьба не имела результата, хотя профорг Зайцева посочувствовала ему. Таков, мол, приказ начальника цеха Никитина.

В кабинете у начальника, к Гошиной радости, сидел секретарь партийного бюро Огарышев Глеб Николаевич. Он был человеком очень отзывчивым. Однако и Огарышев не смог оказать Гоше помощь: все дни, вплоть до ноябрьских праздников, занимали всякие-разные важные мероприятия.

— Мы не хотим комкать ваш отчет и присоединять его к какому-нибудь заседанию, — объяснил Глеб Николаевич. — Все же первая ваша поездка. Школа для молодых. Учтите, Георгий Владимирович, вопросов наверняка будет много. Готовьтесь. Основательно готовьтесь.

Никитин, разглядывавший Гошу со скрытой в темно-серых глазах усмешкой, посочувствовал:

— Да, туго вам придется, Челомбитько.

Сочувствие его, похоже, было притворным. У Гоши и так вспотели ладони, когда прочитал объявление, а теперь он ощутил, что рубашка прилипает к лопаткам: в словах Никитина звучал подвох и вроде бы угроза.

Но в дальнейшем, оказавшись на своем рабочем месте, Челомбитько подумал, что все это — угроза, подвох, усмешка в широко расставленных глазах Никитина — его самоличная выдумка и фантазия. Кто ж, если не начальник цеха, предлагал в срочном порядке и упорно отстаивал его кандидатуру для эмирата? И разве не сам Никитин сказал на недавнем собрании: «В Грецию поедет Георгий Челомбитько»?

Нервы, решил Гоша, шалят. И немного возгордился этим новым для себя обстоятельством: неспокойным проявлением нервной системы. Раньше она была стабильна и прочна, будто состояла система из нейлоновых канатов. Теперь, решил Гоша, он стал более подверженным, как, наверное, и положено человеку, занимающемуся тонкой работой высокой квалификации.

Бывший Гошин учитель и бригадир Анатолий Васильевич Курбатов собирался в командировку — в крупный среднеазиатский город. Основные узлы машины были уже упакованы и стояли посреди цеха в ящиках и контейнерах, а первую и вторую группы, то есть стенки и станины, успели даже отправить по назначению железной дорогой. Оставалась мелочь. Гоша встал на подхват к Курбатову, невзирая на то что теперь он и сам генеральщик. Упаковывая мелкие детали, Гоша тихонько посвистывал и думал, как все странно складывается в жизни. Когда вот эту самую машину, которая уже частично едет товарняком в Среднюю Азию, собирали впервые у них в цеху, то старались и спешили поскорее закончить ее монтаж — выполнить и перевыполнить план. Затем, как и положено перед отправкой машины, ее разобрали. И тоже стремились сделать это получше, однако без особой стремительности. А там, в Средней Азии, Анатолий Васильевич Курбатов будет работать опять быстро и напряженно, часов по двенадцать в день, не меньше. И ни профсоюз, ни болезнь печени из-за паразита, полученная Курбатовым в южной загранкомандировке, ему не указ. Наверное, думал Гоша, все генеральщики одинаково хотят — он тоже познал это желание — как можно быстрей построить машину и заставить ее крутиться.