Михаил Каминский - Переполненная чаша

От этой командировки у Челомбитько осталось, если откровенно, чувство сплошной усталости. Ну, еще была гордость: уложился в срок, смонтировал, пустил агрегат и, сверх плана, обучил на нем работать одного худющего и очень уж чернявого Бахри. Но гордость тоже, между прочим, нелегкая штука и дается не просто так; от нее потом в затылке тяжесть и спина болит, точно таскал восьмипудовые мешки. А робел Гоша перед товарищем Кузьминых из-за его особой внешности и поведения, которые были не хуже, чем, по крайней мере, у заместителя начальника «Техноэкспорта», напутствовавшего Гошу перед отлетом из Москвы лично. Челомбитько помнил его слова: «От вас зависит многое, если не все. Ваш успех — общий успех». Вот и товарищ Кузьминых тоже говорил на эту тему: «Вы, Челомбитько, не торопитесь распространяться насчет своей поездки. Мы еще не знаем, насколько она успешна. А вдруг рекламация?» — «Не будет рекламации, — одолев свою робость, твердо заявил Гоша, — не может ее быть». — «Поживем — увидим, — мудро ответил товарищ Кузьминых. — Вы, Челомбитько, даже не представляете, как мы заинтересованы в поставках туда! — Не оборачиваясь, он показал через плечо на большую, во всю стену, карту мира за спиной. — Именно т у д а. Дело не в объемах поставок — много все равно не купят, незачем им много таких машин. Зато какой престиж и реклама нашей с вами продукции! Не понимаете? Я объясню. Реклама — хитрая и сложная штука. Как ведь рассуждают западные люди? Если уж эти, рассуждают они, купили советскую продукцию, значит, она особенно хороша, потому что денег в эмиратах навалом, и за нефтедоллары они способны приобрести самое-самое лучшее. И мы тоже эту мысль разогреем до температуры кипения. Называется это: косвенная реклама».

Гоша не очень хорошо разобрался в косвенной рекламу, однако откликнулся: «Понятно!» — а руки у него в тот момент непроизвольно вытянулись по швам…

Челомбитько отмахивался от листьев, которые ветер кидал ему прямиком в лицо, и думал, что пока вот удается, как советовал товарищ Кузьминых, уклоняться от подробностей, несмотря на приставания ребят. Правда, особых подробностей о жизни маленькой страны на берегу Персидского залива у него в загашнике не имелось. И только однажды, задержавшись в холле гостиницы, Гоша поглядел тамошний телевизор. Видел передачу про какую-то церемонию. Пожилые люди, все седобородые, каждый в чалме, что-то по очереди произносили, а потом кланялись в пол и целовали ногу сыну эмира, восседавшему на красивом кресле. «Сколько этому сыну лет?» — спросил Гоша у сопровождавшего его лица. «Двенадцать». — «Как моему Севке. Сопляк еще, а туда же — туфлей старикам в лоб. Я бы ему…» — Он не успел договорить. Представитель «Техноэкспорта» схватил после таких Гошиных слов его повыше локтя, вцепился, верней сказать, крепкими, как клещи, пальцами и, не глядя по сторонам, поволок Гошу к лифту чуть ли не бегом.

И все же Челомбитько испытывал облегчение от того, что Витя Озолин не пристает к нему с вопросами, на которые он не имел права отвечать. Поглядывая на корифеев, в ожидании, значит, их одобрения, Витя принялся развивать критику в адрес доминошников. Мол, пустая и бессмысленная игра. И что будто ученые с точностью до третьего знака подсчитали: при забивании «козла» бездействуют девяносто восемь и шесть тысячных процента извилин, а по второму закону термодинамики, если его пересказать общепонятным языком, именно то, что не работает, — постепенно отмирает и превращается в никому не нужный аппендикс. Только операцию при воспалении новоявленного аппендикса труднее будет делать. Во много раз: не мягкий живот ведь, а крепкий череп.

Александр Сергеевич Троицкий посмеивался и одобряюще кивал на разглагольствования Витьки. А Курбатов — неожиданно для Гоши — вступился за доминошников:

— Это ты перебираешь, Озолин. Домино — игра умственная.

Троицкий был корифеем. И Курбатов, безусловно, корифей. Сразу и не скажешь, кто из них сильнее. Троицкий старше: он и лауреат уже лет тридцать. Зато Курбатов прошлую пятилетку за три с половиной года выполнил и Герой Труда…

Гоша увидел, а больше почувствовал, как тут заметался Витя Озолин, как запрыгал, не двигаясь с места, между двумя лучшими, не то что на заводе, а по всей стране, пожалуй, сборщиками. Гоше даже стало жалко Озолина: от невозможности сделать выбор Витя сморщился как при зубной боли. Работал-то он в бригаде Курбатова, но всей душой тянулся к Троицкому. И ждал, что Александр Сергеевич при возникшем случае заберет его к себе. Зачем ему эта перемена? Наверное, затем, что Троицкий легче и веселей Курбатова, у него и пятый разряд получить можно быстрее. Зато, считал Гоша, Анатолий Васильевич Курбатов слово свое держит, а Троицкий пообещает — и способен запамятовать.