Михаил Каминский - Переполненная чаша

Несколько секунд Грация стояла в оцепенении. Потом негромко вскрикнула, выбралась из крапивы, уже не ощущая ее злых и ядовитых укусов, и побрела прочь от этого страшного места.

Она шла, раскачиваясь, но не так, как в обычной своей хромоте, а словно опьянев от горя: кружилась голова, прыгали на груди очки, вращался в сплошной тишине серый лес, навстречу ей из кустов бесшумно выскакивала, обнажая в улыбке ровные зубы, Белка, хоронился за деревьями Бабуров, сжимая в руке длинный и тяжелый газовый ключ, и вальсировали в обнимку экспедиторша и шофер, мерно и тяжело, но тоже без звука Переставляя ноги.

Лишь где-то на полпути к деревне Грация вернулась к реальности — и увидела, что на тропе лежат листья: ржавые, обугленные, покрытые тускло зеленеющей плесенью, что необычайно много на обочине пробилось сквозь спрессованную хвою бледно-розовых, в желтых пупырышках, мухоморов, и услышала дальнюю кукушку, безразличным голосом ведущую монотонный отсчет времени. А еще до Грации донеслись женские возбужденные голоса, и, непонятно по какой причине ускорив свой ныряющий шаг, за первым же поворотом она увидела невдалеке знакомые — плотные, крутоплечие и широкобедрые — фигуры пуховских жительниц. Сомнений не было: в свой час и своей дорогой возвращались поварихи и кладовщицы. Просторные, в крупных цветах платья, как бы позаимствовавшие у природы ее яркие краски. Толстые икры и мерно — механически — движущиеся мощные шары окороков. Неподъемные сумки, от которых напряженно вздувались жилами оголенные шеи и, казалось, вот-вот должны были лопнуть даже привыкшие к тяжелой работе руки… В общем, все было как всегда. И только не крался за ними безалаберный пес Гришка, прожорливый и вечно голодный, существо преданное и в то же время до кончиков ушей погрязшее в своих собачьих инстинктах. Наверное, сантехник Бабуров уже отволок его в овраг и засыпал там землей. И теперь уже никто не станет воровать украденные у отдыхающих и плохо утаенные сосиски. И некому преследовать этих поварих и кладовщиц, шумно принюхиваясь к их кровавому следу.

— Эй! — крикнула Грация. — Эй! А ну стойте! Кому говорят…

Они и в самом деле остановились. Как по команде обернулись. Помятыми папскими тиарами скособочились марлевые повязки. Лица у женщин были мокрыми, набрякшими от жары и усталости. Но дорогу они перегородили непробиваемой стеной. И Грация невольно сравнила их могучие шары предплечий со своими тонкими руками.

— А-а, — донесся до Грации насмешливый голос, — вон это кто… А я-то подумала.

Тяжелая, одинаковая угрюмость на их лицах сменилась улыбками, но не было в этих улыбках ни доброты, ни приветливости, — только насмешка и злость. И еще, пожалуй, угроза.

— Тебе чего надо? — спросил кто-то.

Грация сжалась: «Куда меня несет? Зачем я лезу в самое пекло?» Надо было сбавить шаг, свернуть с дороги, которую перегородили эти окаменевшие и злобные существа. Каждый шаг давался Грации с необычайным трудом, словно, как много лет назад, ей предстояло, преодолевая хромоту, стыд и страх, выйти одинокой на середину залитой светом людной танцевальной площадки. Но утишить это сближение с преградой, податься в сторону и тем более отступить Грация уже не могла. Никогда, даже в первые дни после операции, она не хромала так сильно. Ни разу не было такой всеохватывающей боли в левой ноге — от кончиков пальцев до бедра. Боль проникала в живот, к сердцу, сжимая горло. Но она шла, расстояние постепенно уменьшалось, таяло, каждый новый шаг давался все с большим трудом, становился все невозможней, и когда Грация поняла: «Сейчас, сию секунду, я опущусь на землю… упаду», то вдруг самим по себе возникшим движением схватила бесцельно болтающиеся на груди очки, водрузила их на переносицу, вскинула подбородок и, словно средневековый рыцарь, выкрикивающий в бою имя Прекрасной Дамы, охрипшим голосом прорычала: «Гар-ринча!»

Господи! Да ведь уже целую вечность не была такой легкой, прекрасной — возвышенной! — ее поступь. Она забыла про движение по экстерьеру. Ей не нужен был имидж. Она не чувствовала никакой боли. Она буквально летела — вперед, навстречу этим закаменевшим бабам…

Отпуск у Грации кончился, но в положенный день на работу она не вышла. Начальник отдела офсетных машин Дубровин несколько раз открывал дверь из своего кабинета в общую комнату, где сидело человек двадцать конструкторов, инженеров и технологов, но до обеда Грация так и не появилась. Он уж собрался звонить ей домой: «Черт побери, в чем дело?!», но за минуту до перерыва к Дубровину зашел главный конструктор Рожнов.