Михаил Каминский - Переполненная чаша

— Да? — Михановский потряс головой и плаксиво протянул: — Уй-ю-ю-уй. Больно. Но все равно повышаю свой уровень. А ты? Взяла бы газетку, просветилась. К примеру, «Знак беды»… Так… Район оказался в опасности. Плотность загрязнения территории составляет 15—40 кюри на квадратный километр…

— Где это? — вмешалась Юлия.

— Помолчи, — отмахнулся Михановский. — Значит, так… Пребывание людей, особенно детей, не остается без последствий. Частые жалобы ребят на головные боли, кровотечения. Из-за повышенной утомляемости уроки в школах длятся сорок минут…

— Подумаешь, всего пять разница! — Антонина поправила бант дочери, попыталась обнять ее за плечи, но Лиза вывернулась и побежала в сад. — Могли бы и покороче сделать. Например, полчаса — тридцать минут вполне хватит.

— Где это? — повторила Юлия. Она наводила макияж перед маленьким круглым зеркальцем, которое приставила к заварочному чайнику, и была предельно сосредоточена.

— В Брянской области, — сказал Михановский. — На западе Брянщины.

— А-а… Брянщина далеко…

В конце концов, это должно было случиться, потому что со школы известно: количество переходит в качество. Только, жаль, не говорилось на уроках, зачем, к чему это превращение и какая от него человеку польза, если переход происходит помимо его воли. И неизвестно, есть ли вообще польза, или от этого качественного скачка — одни неприятности и сплошное расстройство, как это случилось у Грации, когда однажды, покинув сестриц Михановских, она не отправилась на традиционную встречу с Белкой, не повернула, выйдя из леса, в сторону Пуховки, а ступила на неровную, в ямах и кочках, но крепко убитую копытами тропу, ведущую к реке.

Как всегда, с сестрицами ей было интересно и весело. Грация задыхалась от дурного смеха: не щадя себя, Антонина живописала очередной художественный совет, где своим видом, поведением и — отчасти, только отчасти, Горпина! — картинами доказывала, что женщина если и не высшее существо в полном объеме, то уж, по крайней мере, такой же художник, как мужчина. Сестрицы не жмотничали — ничего не скрывали и словно бы дарили ей толику своих успехов, красоты и свободы, и Грация еще долго после этого несла в себе опьяняющий груз вседозволенности, богатства, защищенности и еще чего-то, не имеющего имени, однако настолько важного, что жизнь без него становится серой и пресной. Может быть, именно поэтому Грация шла, совершенно не заботясь о движении по экстерьеру, но больная нога между тем совсем не подводила ее, походка была уверенной, плавной, четкой, словно за спиной следовал доктор Вольский, внушая задыхающимся голосом старого куряки: «Помни, девочка, что Рузвельт, став президентом, въехал в Белый дом на инвалидной коляске. Но еще лучше будет, если ты оживишь в своем воображении неповторимого Гарринчу…»

Была минута, когда опьянение внезапно улетучилось и в образовавшуюся пустоту проникло иное — болезненное и гнетущее чувство тоски: «Что я делаю и зачем?» Но Грация поборола это чувство — опять же не без помощи сестриц Михановских: так они сильно разожгли, раздразнили ее, так глубоко втянули в атмосферу своих приключений, темных радостей и неосуждаемых побед. И что в этом случае прикажете делать одинокой и еще молодой женщине? Тем более что Дубровин далеко, и черт его знает, когда и чем кончится их размолвка, а Егорыч — вот он, сидит под кустом с кнутовищем под мышкой и грызет золотыми зубами яблоко. Интересный и загадочный человек, неожиданно возникающий рядом с Дубровиным на побеленной известкой стене.

Грация вспомнила про очки, которые болтались на шнурке и подпрыгивали при каждом шаге. «Надеть или не стоит?» Она опять гадала, какой ей предстать — на этот раз перед Егорычем. Можно строго произнести: «Я пришла, чтобы сделать вам самое последнее предупреждение: если вы еще раз используете эту ужасную лексику, я буду вынуждена обратиться в милицию».

Она уже слышала фальшивую интонацию и свой противный голос, каким произнесет выспренную галиматью, и решила: нет, так не надо. Она лучше поступит по-иному: с просительной и нежной улыбкой заглянет в лицо Егорычу и очень мягко укорит его: «Вы такой милый, такой симпатичный — и вдруг ужасные слова. Почему? Они вам не идут, поверьте!»

Он услышал ее приближение. Издали, снизу вверх, к ней метнулся удивленный взгляд голубых, молодо удивившихся глаз. Грация ощутила, как внезапно стали тяжелеть бедра и затрудняться дыхание. И сказала себе: «Дура! Все-таки допрыгалась». Здесь, на поляне, в окружении деревьев и кустов царила тишина. Ни одного звука из деревни, ни голоса, ни удара с отмели, где так часто происходила большая-пребольшая стирка. И ни одного человеческого существа поблизости. Только жвачные бессловесные животные наблюдают за тем, как она опускается на траву рядом с Егорычем, на расстоянии всего-то вытянутой руки от него, и если он — не дай бог! — пожелает протянуть сейчас руку…