Михаил Каминский - Переполненная чаша

— Учту. — Карцев украдкой посмотрел на часы. «Надо с ним во всем соглашаться, тогда не опоздаю».

За окном бухгалтерии — она находилась на первом этаже районного Дома культуры — проехал автоклуб.

Больше там ничего интересного не было. Разве собака, перебегающая улицу, — достойный объект внимания? И все-таки Карцев стал следить за псом. Он двигался боком, а хвост держал параллельно земле. Карцев даже привставал на стуле, чтобы рассмотреть, куда с таким видом направляется пес. И услышал ворчливое:

— Вы меня, Борис Дмитриевич, не слушаете — и напрасно. Советую расписки брать сразу же. А то потом…

— Как на базаре! — не вытерпел Карцев. Дернула его все-таки нечистая сила за язык. Расплата последовала незамедлительно: бухгалтер перестал шелестеть бумагами, зато начал занудливо выговаривать, пришлепывая губами:

— Грубо, Борис Дмитриевич. Неприлично. К тому же на базаре, да будет вам известно, расписок не берут. Вы не отвлекайтесь. Рекомендую быть внимательным, четким, дисциплинированным. Финансовая дисциплина не любит, когда с ней фамильярничают…

Карцев взял себя в руки, он безропотно кивал головой: да, да, да, все правильно и справедливо. Кто же любит, когда с ним фамильярничают? Да никто! Но бухгалтер не услышит от него ни единого слова; Он, Карцев, директор РДК, будет молчать. Молчание — не всегда знак согласия. Молчание — иногда знак фальшивого уважения. И Карцев молчал, выражая фальшивое уважение бухгалтеру и финансовой дисциплине.

— Я, между прочим, протестовал против вашей кандидатуры, Борис Дмитриевич. Вы это знаете. Опыт у вас небольшой. Молодость. И вообще. А тут, понимаете, иностранки. Правда, из братской страны, а все же… Но послать, говорят, больше некого… И ваше высшее специальное образование…

Карцев мог бы ответить, что тоже протестовал: столько дел, такие планы! Стоило ли кончать институт культуры, чтобы играть незавидную роль козла отпущения? Послали бы с этими дамами кого-нибудь из областного управления или райотдела культуры. Так нет же! «Вы, Борис Дмитриевич, хорошо подкованы по части теории…»

— Неприлично, — продолжал между тем занудствовать бухгалтер, — вручать деньги, так сказать, в обнаженном виде. Для этого сведущие люди используют конверты.

Неприлично… в обнаженном виде… Стриптиз какой-то! Карцев уже не понимал, о чем говорит ему этот человек, снова водрузивший очки на их законное место. Он сейчас знал только одно: Вера ждет его. Опять ждет. Он даже как будто слышал ее голос, перекрывающий тоску, излучаемую бухгалтером: «Пришел? А не мог бы ты, Боря, в виде исключения прийти хоть разок без опоздания?»

Она ждала в садике рядом с райисполкомом, сидела на скамье, отвернувшись в сторону, откуда Карцев уж никак появиться не мог.

— Не сердись! — крикнул он издали. — Меня бухгалтер учил уму-разуму.

— Всегда и все тебя учат. Но хоть бы кто-нибудь научил приходить вовремя. — Вера поднялась. Голос у нее был насмешливый, а глаза — грустные. — Когда-нибудь я твой Дом культуры взорву. Или подожгу. Ясно?

— Чересчур.

— Я слышала: уезжаешь?

«Если бы она набросилась на меня, — подумал Карцев, — отчитала, мы бы через пять минут помирились. А вот такой кроткий, тихий голос — к долгой ссоре. Как пузыри на лужах — к затяжному дождю».

— Понимаешь, Вера, ждем гостей из Польши. Наших коллег. Для обмена опытом.. А потом… потом мне поручили свозить их в Ленинград. Это ненадолго. И, понимаешь, почетно. — Он говорил ровно, бесстрастно. Это означало: я ссору принял, посмотрим, кто кого. Конечно, глупо, но ничего с собой поделать Карцев не мог.

Вера вздохнула и напомнила:

— Когда-то мы собирались вместе съездить в Ленинград. — И она опять вздохнула: дескать, все, что задумывали, не сбывается.

— Да, — ответил Карцев, — мы собирались в Ленинград. Вдвоем. Мы еще собирались никогда не ссориться и всегда понимать друг друга.

— Прособирались?

— Не знаю. Скучно все это. Я считаю, любая склока, даже самая бурная, — серые будни.

— Я тоже так думаю. Но у тебя все время веселая жизнь: праздники, вечера, дискотеки… Вечер трех поколений. Праздник первой борозды. Танцы и пляски… А вот для меня действительно только будни. Да и то один час в обеденный перерыв.

Это было не совсем так, но близко к истине. И Карцев стал объяснять — тысячный, наверное, раз:

— Работа такая, Вера. Когда другие отдыхают, мы, культпросветчики, трудимся… Вот, например, сегодня. Чествуем Коростылева. Первый директор нашего первого целинного совхоза. Он должен почувствовать, что люди его не забыли. Помнят, любят! — Карцев, воодушевляя себя, повысил голос. Но Вера опустила его на землю.