Михаил Каминский - Переполненная чаша

В мелкой круговерти сборов пробежали часы, и Молотиловы, замотавшись, чуть не пропустили сеанс в «Эспаньолу». Хорошо, что вспомнила Ариша, и они, наскоро принарядившись, побежали по набережной в поредевшей под конец бархатного сезона толпе к отплававшему свое паруснику, и только приблизились к нему, как из радио, установленного на главной мачте, грянула пиратская песня «Сорок человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо!»

Повеселевшие Молотиловы переглянулись: начинается! А то ведь совсем грустно стало — и по дому соскучились, и с Южным берегом расставаться жаль. Вот такая овладела ими борьба противоположностей, но эта дурная песня и одноглазый пират (второй глаз под черной повязкой), проводивший их, согласно билетам, в трюм «Эспаньолы», изменили диалектику настроения Молотиловых в другое русло, а потом официант принес два коктейля и что-то из морских продуктов в тарелочках, и вот оно и совсем уладилось. Ариша улыбается, по радио передают песни о флибустьерах, вокруг шум и заздравные возгласы. И билет до родного города лежит в кармане пиджака. А в трюм через открытый люк втекает морской воздух, который неожиданно показался Молотилову вполне сносным по качеству запаха, не то что во время прогулок на катерах…

За круглым окном уже стемнело. Молотилов положил свою ладонь на Аришину руку, и будто кто-то подсказал ему, что надо говорить в эту минуту. «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, — произнес Молотилов, любуясь своей женой, — ты прекрасна!»

Ариша не удивилась этим словам, только немного покраснела и поглядела по сторонам: не слышит ли кто? «И ты, Петя, хороший. Очень хороший!» Она опять немного подкрутила волосы. От настольной лампы в розовом матерчатом абажуре глаза жены были в огоньках. Кожа на Аришином лице за отпускное время и благодаря влиянию влажного климата расправилась. Лишь от уголков рта бежали вниз, огибая подбородок, два тонких ручейка морщин, как бы проведенных ученическим перышком номер восемьдесят шесть, которым когда-то написал Арише Молотилов из армии, чтобы ждала и не возражала против замужества.

«Товарищ официант, — позвал Молотилов, — нам бы еще по коктейлю. Такого же. Сверх программы».

Через минуту официант принес зеленые стаканы с торчащими из них пластмассовыми трубочками. Движения его были не совсем твердыми. «Отец, — сказал он Молотилову, — будем подводить итог. Конец сеансу, понимаешь!»

«А как же, сынок, понимаю», — сказал Молотилов, косясь на счет, который официант положил перед ним. Итоговая цифра сразу же испортила настроение. Молотилов поднял глаза на молодого человека. Он был симпатичным, похожим на поэта Сергея Есенина. Вольный чуб, круглое доброе лицо. Только уши торчат немного.

«Будем знакомы. — Официант протянул прямую ладонь. — Олег Лазарев… — Прикрыл на секунду глаза, качнулся. — Есть вопросы, отец?»

«Один у меня к тебе вопрос, Олег Лазарев, — негромко, чтобы не привлекать постороннего внимания, произнес Молотилов. — Хочу узнать, почему ты обманываешь клиента? Не думай, что я жлоб. Ни в коем случае! Но я состою в совете бригады и ежемесячно веду подсчет зарплаты с применением коэффициента трудового участия каждого. Тебе это что-нибудь говорит?»

«А как же!» — официант опять качнулся, и Молотилов подумал, что вот он, этот Олег Лазарев, японской борьбой каратэ наверняка не занимается, не то что ребята из интуристовского комплекса.

«Не надо, Петя», — попросила Ариша.

«Хорошо, — согласился Молотилов, — не буду. Только жалко мне его. Молодой, красивый, а погибает. Разве ты не видишь?»

«Погибаю, — совсем мирно и очень душевно признал официант. — А как здесь не погибнуть? — Он сделал широкий круг рукой. — Куда деваться-то, отец?»

«Ну а обсчитываешь зачем? — спросил Молотилов. Задал вопрос — и сразу же почувствовал его бессмысленность. Воспитывать таким образом, то есть укоряя и унижая воспитуемого, совсем нетрудно. Как помочь ему? Что подсказать? Научить ведь надо… И вдруг Молотилова осенило: — Слушай, Олег Лазарев, бросай-ка ты это никчемное дело. Никакой у тебя здесь перспективы. Аб-солютно! Да и вообще… — Молотилов кинул взгляд на Аришу, чтобы не перечила и не подвела. — Скоро все это кончится. Даже коктейли. Сухой закон наступит. У нас на заводе уже собрания проходят за сухой закон. Поддерживает абсолютное большинство, потому что надоела людям зависимость от вина и водки. А если рабочие скажут свое слово, то сам знаешь: сухому закону быть!»

Молотилов перевел дыхание, огляделся. Трюм «Эспаньолы» почти опустел, только в правом от него углу собирала с пола осколки посуды молодая женщина в тельняшке и расклешенных матросских брюках, да из-за стойки, видной в проеме дверей, двое выносили ящики с пустыми бутылками, аккуратно расположенными в гнездах. Ближайший к Молотилову иллюминатор осветила молния, через некоторое время громыхнуло. Не очень сильно, видимо далеко. Как-то незаметно подкрадывалась гроза.