Михаил Каминский - Переполненная чаша

«А кефаль тут водится?» — поинтересовался Молотилов.

«И водится, и ловится, только очень уж она дорогая».

«Как это? Ты же не покупаешь ее».

«Это с какой стороны взглянуть… До первого июня крупную кефаль трогать не смей. А вытащил и понес домой — плати двенадцать рублей за конкретную рыбину. Плюс штраф пятьдесят — за нарушение закона. И «телега» от рыбинспектора на работу к тебе или по месту учебы… Хватит?»

«Достаточно, — согласился Молотилов. — У нас хоть кефали нет, но законы тоже есть. Насчет леща, карпа и, кажется, сазана».

«Видишь! — обрадовался совпадению Володя. — А после первого июня наступает новая история. Поймал кефаль мельче, чем в двадцать сантиметров, отпусти ее с богом. Не то…»

«Знаю уже, — сказал Молотилов. — Штраф, письмо и так далее. Но что мы с тобой все о рыбном промысле? У тебя дети есть?..»

С того дня у Молотилова появился в Крыму товарищ и собеседник. Жаль только, что Володя приходил на бун не каждый день…

До конца отпуска осталось совсем ничего: три раза поваляться на пляже. Впрочем, Молотилов признавал, что это и к лучшему. У райской жизни существует серьезный недостаток — ее замечательное однообразие. А ведь солнце, воздух, вода и фрукты хороши в меру. От винограда, в частности, Молотилов нажил оскомину и средней силы изжогу. От дощатого лежака, что на него ни стели, болели бока. Местный Володя взял отпуск и уехал с семьей к родителям — в Рязанскую область. Береговой ветер угнал теплую воду. Да и деньги почти кончились. Решили добираться до Симферополя, в аэропорт, троллейбусом. Что ж, все по возможностям, по карману: сюда — в такси, обратно — за доступную цену.

Теперь Молотиловы все чаще говорили между собой о доме, сыне и внучках, вспоминали, что надо сделать на садово-огородном участке накануне зимы. Кусты смородины красной, например, утеплить, чтобы опять не побираться саженцами у Троицких. Собрать и пожечь сучья, листья и прочий мусор. Заменить поролоновые прокладки в квартирных окнах. Послать Валентине для девочек разного варенья… Столько вдруг отыскалось срочных и обязательных дел, включая подписку на прессу, что, если бы возможно, улетели бы сию секунду.

Знаменитая артистка купила пять больших желтых дынь и устроила прощание. Молотиловых тоже пригласили. Дыни оказались вкусными и сочными. Молотилов съел большой кусок — и хватит. А его Ариша взяла еще один и еще один кусок: так увлеклась разговором, который возник между знаменитой и тем ее ухажером, у которого, как у «Песняров», были висячие усы. Он говорил ей, не стесняясь окружающих людей: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими… Как алая лента, губы твои, а уста твои любезны…» А знаменитая отвечала ему таким же красивым языком: «Голова твоя — чистое золото… Кудри твои волнистые и черные, как вороново крыло… Руки твои — золото, украшенное топазами. Щеки твои — цветник ароматный…» А он ей: «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе… Мед и молоко под языком твоим…»

С одной стороны, Молотилову было стыдно за откровенность и наготу их слов. Зачем они при всех говорят о любви? Не в театре же! А с другой стороны, признавался себе Молотилов, он бы кое-что потерял в жизни, не услыхав, как некоторые люди объясняются в чувствах. От сильного волнения знаменитая даже шепелявить перестала. Во как!

Он покосился на Аришу, чтобы узнать, как на все это реагирует она. И обмер: щеки у жены горели, рот был полуоткрыт, а глаза… Ей-богу, глаза Ариши под успевшими за отпуск наполовину развиться химическими кудрями он бы не мог назвать иначе, как голубиными. Чистые, кроткие и нежные. Ни за что не поверишь, что четверть века Ариша опаляла свое зрение в литейном цеху.

«Песнь Песней», — тихо произнес писатель Миколас. Он, наверное, кончил свою работу, потому что опять стал появляться на пляже с большим парусиновым зонтом от солнца.

«Хорошая песня!» — согласилась Ариша и потянулась за новым куском дыни…

А вечером Молотиловы пошли-таки на танцы в Дом моряка. Танцы были платными, но Молотилову они не понравились: жарко, душно, толкаются. Конферансье, или как там его зовут — культработник, кричал в микрофон: «А теперь вальс на основе взаимного приглашения!» или «А теперь дамский быстрый танец!». И шуточки его были совсем не умными: «Дамы, танец кончился — и можете поставить своих кавалеров к стенке…» Но все равно настроение, которое возникло у Молотилова днем, не пропало и даже не затуманилось. Они еще долго после танцев гуляли по пустой уже набережной и разговаривали о чем придется. «А ведь Миколас совсем даже не злой, как я раньше думал», — сказал Молотилов, в частности. «Да, — согласилась Ариша, — а что морщится, это, наверное, у него от боли». — «От боли…» — кивнул Молотилов.