Михаил Богатов - Имя Твоё

и когда отец Дмитрий просыпается, он сожалеет, что он себя находит среди лесного шума, и сожалеет, что не лес он, ибо лес не слышит себя, как не слышал себя отец Дмитрий, стоя посреди хора, поющего псалмы, и никто из хора не слышал ни себя, ни других, а потому были предоставлены они себе каждый, и предстояли пред очами Его в неброскости своей и пустотности праздной, и лес не слышит себя, шумит когда, и предстоит пред очами Его в уверенности части каждой своей, шумящей по-особому, и вместе всё это возносится к небесам гекатомбой языческой, и услаждает лес Творца, и жалеет отец Дмитрий, находящий себя в лесу, а не лесом и не частью его, и леса в себе уже найти не могущий в миг этот краткий утра раннего;

и когда отец Дмитрий просыпается, сожаление прерывает он тут же, и глаза открывает, и ведает, что леса в нём нехоженого побольше леса окружающего будет, и не огорчается он тогда, а радуется, и вдыхает воздуха свежего молоко, и радуется лесу в себе и лесу вокруг, и ведает уже, обретённый, что каждый, кто не перешёл от сожаления к радости, не проснулся ещё, и надобно будить их, горемычных, даже пребывали они бы в радости одной если бы беспробудной, надобно будить их сейчас;

и когда отец Дмитрий просыпается и будить всех стремление имеет, то слышит тотчас, как из лесного шума выделяются, остатками бренными из породы земной вечной, голоса остальных, кои не спят уже; и не остальных, но оставленных, говорит себе отец Дмитрий, ему на попечение и Господу на заботу; не спят они уже и когда они просыпаются именно, не ведает того отец Дмитрий, не ведает, но рано, видит Бог, рано;

и когда отец Дмитрий просыпается и выходит из комнаты своей с потолками высокими настолько, что теряется в полумраке постоянном потолка этого ветхость и побелка осыпавшаяся кусками целыми, выходит в коридор полутёмный от широты своей, и по дорожке истёртой ступает ковровой, цвета красного, как и покрытие ковровое, дубам чиновничьим сердце услаждающее, в доме Марфы и Марии, идёт по дорожке этой, семнадцать ступеней в коридоре преодолев, через переход этажей межуровневый, девять вниз и восемь вверх, и входит в залу общую, столовой служащую и местом собраний общих, ежели случались бы таковые, но таковых не было ещё ни разу, за исключением редких визитов Льва Петровича, Марфы и Марии отца, редких постольку, поскольку видеть дочь свою за границей ума допустимой тяжко сердцу отцовскому, пусть и в службе военной ожесточённому и на службе чиновной разжиревшему, но надежды прежде на карьеру дочернюю возлагающего и ныне с Марией оставшегося, и будто сломило это отца Марфы;

и когда отец Дмитрий просыпается, и в зале общей оказывается встреч несуществующих санатория этого частного для людей убогих, из усадьбы загородной Львом Петровичем сымпровизированного, появляется здесь Пётр с книгами, роли различные играющий в хозяйстве сём сложном, ибо непросто среди людей ущербных пребывать человеку с умом исправным, и отцу Дмитрию непросто, да служба такая у него, отправили сюда его бессрочно вослед за Марфой, которая востребовала в заключение своё добровольное священника своего, и хотя отца Дмитрия тоже за безумного почитают и подыгрывает им в этом уверенно он, но ведает про себя: для того это только, дабы людей окружающих не расстраивать, и не расстраивает он их, и справляется у Петра сразу же: как дела у Марфы, но не отвечает Пётр на это ничего, плечами пожимает лишь и вздох испускает сострадательный, покуда его отец Марфы сюда работать направил и плату заработную большую исправно платит, но заключение оно и есть заключение, где бы оно ни было, а тем более здесь: в забытом Богу лесу северном, за границей финской, откуда до России просто так не выбраться, заработанные деньги негде потратить, и, к тому же, привыкли к нему обитатели местные очень, а это многое значит и просто так теперь нового человека сюда не поставит, даром что люди вокруг русские, русские-то русские, да такие же заключённые как и он, но к тому же ещё безумцы, и потому ничего не соображают угнетательного в участи своей, и за благо её воспринимают, и лишь Пётр мучается долей такой, за себя вдвойне и по разу за каждого;

и когда отец Дмитрий просыпается, спрашивает у Петра он тревожно, пока тот завтрак священнику подаёт: не являлся ли сегодня сюда Брут, и не приставал ли к Марфе снова, с тревогой в голосе спрашивает он подлинной, покуда не желает он повторения этого ни за что, но глядит на отца Дмитрия, так вопрошающего уверенно, с тревогой не меньшей ответной Пётр, и отвечает отцу Дмитрию ласково и осторожно, что Брут сюда ни за что не доберётся и напрасно отец Дмитрий день каждый Божий печётся об этом, покуда Брута давно наказал батюшка Марфы бедной, но отец Дмитрий отчего-то не верит в меру эту, и не говорит ему Пётр то, что с языка сорваться готово в утро каждое, но говорить это запрещено под угрозой строгой, не упрекает отца Дмитрия, ныне так о Брута появлении пекущемся, как Марфа была Брутом изнасилована в городе ещё, ведь присутствовал поблизости отец Дмитрий тогда, присутствовал, да не помог, не среагировал никак, а лишь затем узнал об этом с уст чужих, и будто после известия этого из порядка своего он выпал, и не говорит Пётр о том, как отец Марфы и Марии зол был на отца Дмитрия, и как жаловался в управление епархиальное, и как лишили отца Дмитрия, по решению освидетельствования медицинского оплаченного и суда церковного, сана священнического, добился этого извержения из сана отец начальствующий Лев Петрович, но когда Марфу стал сюда справлять, она, безумная, востребовала отца Дмитрия, да так, что доктор не посоветовал в просьбе отказывать дочери родной, пусть и безумной, ибо благостно ей пребывание отца Дмитрия рядом, и, в самом деле, что, так опасен отец Дмитрий ваш; нет, бездействием лишь опасен и ничем более; уймите обиду тогда, Лев Петрович, и сердце отеческое тем утешьте, что когда с дочкой вашей произошло это, насилие случилось когда то есть, с ней до этого уже безумие случилось, а потому не очень-то это для неё вредительно было, хотя, простите покорнейше, вещи такие отцу разве можно, никак нет-с, нельзя; и вот, таким образом странным через каприз просьбы Марфиной оказался здесь отец Дмитрий, сана лишённый начисто, а потому просто можно было бы: Дмитрий Михайлович, да доктор не советовал, мол, для Марфы пусть он будет священником, да и для себя пусть в уверенности таковой пребывание сохранит, и потому молчит Пётр: нет, не видел Брута сегодня, отец Дмитрий, говорит лишь, и тогда отец Дмитрий смолкает и завтракает не торопясь, будто взглядом теряясь в стене противоположной, и что он себе там надумывать может, Пётр глядя на него думает, но лишь думает и не говорит ничего;