Михаил Богатов - Имя Твоё

не думаю я так, отец Дмитрий, поскольку с Марфой мы расстались, и сорок дней ей эти присниться могли случайно, по собственному наущению, и она настрой сама к тому же соответствующий имела: сойтись со мной через срок этот, а я предупреждение от отца Георгия имел оговоренное, и от неё в тайне сохранённое, и удивительное здесь если и есть что для меня, так это, что отец Георгий нарушил исповеди тайну, посчитав сон этот Марфин событием значительным, и, во время то же, умолчания не заслуживающим, покуда, как можно было весть Божию, тайно поданную, и в которую веришь сам коли, разгласить, и, ежели не веруешь в неё, то к чему вовсе сообщать оную: вот тайна для меня и чудо, а остальное нет, не чудо;

мы отклоняемся от разговора нашего, а следует вернуться к нему, но перед этим хотелось бы спросить о моменте одном деликатном, об отца Георгии проклятии, на тебя наложенном, как удавалось справляться тебе в делах постельных;

ох, отец Дмитрий, момент деликатнейшим стал бы непременно, ежели бы не расставание с Марфой, после коего всякая, в постели моей оказавшаяся, была другой равна и, даже если полагала меня человеком со странностями, то лишь поначалу, привыкала затем, ну а если не привыкала, то я другую тут же отыскивал себе, но и это ещё не главное, ибо равнодушие такое ко мнениям девушек этих сочинилось прежде времени проклятия: после вечера того с Марией не Марией, будто бы Марфа мне руки развязала, и не руки даже, а всё остальное побольше даже: казалось тогда мне, будто теперь, когда не всё в порядке и святая она такая с ангелами своими, будто теперь могу я признание сделать, будто чудовище я, что я и сделал ей тогда, а после такого признания кто же будет чудовище обвинять в игрищах на стороне всяких, нет, никто не будет, и, хотя, что чудовище я, сказал тогда ей, а вот об играх этих не говорил, отчего моя чудовищность-то в меру полную и расцвела цветом пышным; но да ладно, ведь никто из нас не верит, когда ему человек говорит: я подлец; кажется, будто сказал если, то уж и не подлец поэтому, ан нет: ничего подобного, ещё какой может быть, даже и не догадываться сам, и в том самом, в чём признаётся подлецом запросто быть может, но я не к тому сейчас, а к другому, к тому, что в период этот, между ссорами нашими, той вечерней и разрывом окончательным после поста сорокадневного, отцом Георгием предвещённого, со многими девушками был я, и каждую из оных предупреждал: не собираюсь ни замуж брать вас, ни встречаться даже, но они, разомлевшие, шептали лишь: да, да, конечно, нам тоже этого не надо, мол, нам сейчас хорошо и ладно, однако после дел постельных обижались почему-то, когда о словах своих им необещающих напоминал, и приучилось сердце моё к холоду, и к сердец чужих страданиям претерпению лёгкому, закрываться что ли стал я, не знаю даже назвать как это, мог обещать что угодно, и что угодно назад из слов своих забирать, поскольку, когда говорил им поначалу вещи серьёзные, они лишь делали вид, что внимали, на постель больше полагаясь, мол: сказал, что не будет со мной, но вот сейчас со мной ночку-другую проведёт, и будет мой как миленький; ну, и ежели у них расчёт таковой был слов моих помимо, так зачем же мне на свой расчёт не полагаться, ибо всё равно ничего я сделать не мог, разве что вовсе с ними не общаться, но ведь похоть не денешь никуда, и потому-то, после проклятия отца Георгия, к состоянию моему лишь пунктик один добавился, на который я внимание их обращал, конечно же, но так они и к моим причитаниям ночным: отец Георгий, отец Георгий, отец Георгий, относились также как к обещаниям моим, вполуха, о себе прекраснейших размышляя, и упование на телеса свои и прелести более имея, чем на любые слова мои, зато. обращаю внимание ваше, отец Дмитрий, я с тех пор, как говорю: отец Георгий, отец Георгий, у меня воли супротив возбуждение начинается, связь, так сказать обратная появилась;

это интересно, Андрей, и наблюдения твои о девушках интересны, о сердца твоём очерствении, и о рефлексе этаком условном, можно сказать: проклятом рефлексе, тоже интересно, но к вечеру следует вернуться нам к тому, где ты пришёл для других скептически выглядящим;

да, отец Дмитрий, я в вечер тот, когда застал вас с сёстрами, не скептиком был, а в истерике, от недоверия ко всему окружающему подхваченной, поскольку, накануне встречи с отцом Георгием, был у Брута в гостях, и хотел Брут о Марфе побольше вызнать, и вообще после ночи той, когда я ему демона своего за Марфу выдал, каждый раз затем видел, как Брут волновался на счёт её, и потому хотел ему идею донести, что он Марфу так и не знает подлинную, и тогда не Марфа была со мной, а кто непонятно, и с этим кем непонятно разыграли мы его вместе, но как в это поверить человеку со стороны, будто я сам не знал с кем я, не бывает такого, сказал мне Брут со всею решительностью, не бывает;