Михаил Богатов - Имя Твоё

очень ценю слова эти ваши, отец Дмитрий, и не к месту быть может сказанные, но думается мне вот что: слова обличать на словах можно лишь, но и тогда несомненная польза от них присутствует, ибо историю вам свою ведая в беседах наших, впервые сам её слышать начинаю и тем случаюсь, кто себя впервые через рассказ такой обретает, покуда одно дело случившееся пережить, а это бессловесное дело всегда почти, а иное совсем: дать случиться пережитому, а здесь другой человек надобен уже, хоть кто, простите конечно, собеседник лишь бы, и слова надобны, если уж свидетеля в молчаливом свершении не было, а у меня не было в вечер тот от начала и до конца свидетеля, о чём я уже очень пожалею на обеде у сестёр в день следующий, как не было свидетеля и в тот вечер, когда отца Георгия встретил, ни одной живой души, душа отца Георгия не в счёт, покуда не свидетель он свершающегося, но само свершающееся и есть, и Мария в вечер тот рассказываемый не была свидетелем мне, покуда мы к дому Брута направлялись бесцельно, и лишь одну быть может цель преследуя: сообща уехать, молчали далее, а я от жути своей враз историю сочинил странную, если страшную не сказать, коей сам же удивлялся как тогда, так и ныне дивлюсь, ибо стёрла она грань различия между вымышленным и привычным, не действительным, но привычным именно, покуда мы за действительное лишь привычное и разделяемое всеми принимаем, но и всеми разделяемое тоже по привычке говорим, ибо не спрашивали мы у всех что именно они разделяют, а что целым оставляют и нетронутым, и события дальнейшие показывают: найдутся всегда те, кто самые невероятные фантазии твои с тобой разделит, потому как за единственно возможную действительность давно уже такие же почитает, а ты их дивился и стыдился быть может даже, но в вечер тот я шутя стёр эти все различия всерьёз, свою игру лихорадочно измышляя, если уж мне доводится, освобождение неведомое обезличивающее от Марфы получив, освобождение, о коем я не подозревал даже до обретения его, и если уж мне доводится теперь в игру неведомую Марии, сестры Марфы, сыграть, тогда я свою себе тоже игру сочиню, и сочинил, и будет игра моя далёкой от происходящего на самом деле, так решил я, а потому разочаровать меня она не сможет, и все правила в ней мои от начала и до конца, и риска нет проиграть никакого, а лишь выигрыш за выигрышем, так мне казалось в миг тот, и если бы теперь я мог вернуться в вечер тот, то всё тем же я оставил, но к игре моей лишь серьёзнее бы отнёсся;

всё свершается так, как тому надлежит, Андрей, и если тогда осознания не было, но быть ему суждено, то вот, ныне оно здесь случается, а если быть ему не суждено, то и теперь ни ты, ни я ничего не поймём, но хуже лишь себе сделаем, полагая, будто разобрались в чём; но если к игре твоей вернуться, то началась она с игры света и тени причудливой на лице спутницы твоей в машине находящейся, то на Марию делалась она похожа лицом, будто Мария в машину села, и ты к ней даже так и обратился уже: Мария, мы поедем к моему другу, его Брутом зовут, то на Марфу походила лицом, будто Марфа в машину села, ибо сёстры они близнецы, и хотя ты отличаешь их превосходно, иногда прежде одной супротив другой обладать желая, но сам же говорил перед этим, как стёрлись лица Марфы с Марфы лица в прежней беседе, и как плохо различалось в сумраке машинном лицо Марии, да и что значить могло подобие лица Марии лицу Марфы, ежели потеряло последнее любые черты до того, по коим его можно было бы сравнить с кем угодно, глядел на Марфу и не видел Марфы, а теперь в свете светофора глядел на Марию в зеркало и Марфу усмотрел к ужасу своему, ту самую, которая лица своего лишена, так ведь;

да, когда вы говорите, лучше вижу основания я тогдашние для игры своей взбалмошной, прихотью лишь пустой и забавой вечера грядущего показавшейся, решил я, будто не Мария со мной и не Марфа, но третья, а покуда в ушах моих звучали слова Марфы об ангелах, недоумение лишь у меня вызвавшие, то сказал я себе наверное следующее: со мною сейчас не Мария и не Марфа, но ангел Господень или чёрт диволов едет, и сказал шутя, в мыслях имея Марфу упрекнуть за истории её дурацкие про ангелов всяких, да и себе значимости придать чтобы, и сколько глупостей мы себе говорим каждый день, подумаем и выпускаем в ту самую пустоту, откуда они к нам приходят, а здесь я удержал одну такую глупость и сказал себе уже не: Мария, как прежде, и не: ангел, но: ведьма неведомая, так мне казалось интереснее, любил ведь фильмы всякие страшные и мистические я, и глянул в темноту зеркала вида заднего, и здесь вдруг неожиданно лицо её вдруг осветилось фарами машины встречной, и ни Марии, ни Марфы в лице том я не увидел, зато девушка эта красивая, чем-то сестёр напоминающая, глядела мне теперь прямо в глаза и произнесла: пусть будет так; испугался я и переспросил: что будет так, и хотел Мария имя добавить, но не добавил, ибо играть начал в игру свою, а она говорит: пусть будет так, как ты думаешь обо всём происходящем; и молчит, а я уже не знаю что и думать, но она голосом Марии и манерой Марии добавляет беззаботно: в гости к Бруту так к Бруту, и улыбается так, как Мария улыбается, глазки строит, у меня от сердца отлегло, наваждение спало и решил тогда будто игра эта, мною придуманная только что, будто не Мария со мною и не Марфа, но существо ангелодемоноподобное, в самом деле лишь игра, и чего это я испугался, покуда в салоне Мария находится персоной собственной, глупец, будто знал я тогда, да и теперь ведаю будто, что такое персона собственная Марии или Марфы, и если это игра, думал я, то я в неё и поиграю, к тому же от мысли тягостной меня она отвлечь способна, мысли, что я с сестрой Марии поругавшись, тут же ей с сестрой Марией и изменю, это нехорошо, и потому проще считать и ощущений острых добавляет считание такое, будто здесь со мною что-то третье, демон сидит в обличье женском;