Михаил Богатов - Имя Твоё

И оно всё горело и таким синим, что он даже не ведал о цветах таких синих и настолько всё, что он подивился: сколько же у него дорогого всего имелось до мига сего, но не в ту ночь было это, а в иную уже, после этой дней через несколько кажется, когда уже и сфотографироваться ходил не с Катей он, потому как с Катей он наутро после ночи заячьей встретился, и увидел как некрасива она, безобразной просто показалась, и ночь прошедшая не помогла ничуть, а может и усилила впечатление подобное пуще прежнего, и потому взял он другую с собой, она ему тоже не нравилась, но меньше не нравилась, чем Катя, зато другую эту все почитали за красавицу первейшую, а в ночь синего пламени горения, накануне вечером, снова они у Кати вместе все были, но Олег разве что в настроении пребывал упадочном и с другом каким-то напивался, с которым прежде здесь вместе не показывался никогда, ни с кем в общение не вступая, и слышно со стороны местонахождения его недалёкого лишь усмешки какие-то или всхлипы, потому как к девушке его, отличнице Анечке, отец её запретил Олегу заявляться впредь, Анечка школу закончит в году следующем и в город, не иначе в Университет, жить поедет и учиться соответственно, а тебе, Олежек, делать тут как ни на есть нечего, и всё тут; и Олег, перед тем как сюда явиться, к Николаю пошёл, товарищу, мать у которого самогон сотворяла в количествах, за нужды семьи превышающем довольно, и взял Николая этого, и самогона, и по дороге к Анечке выпил количество напитка этого поначалу неприятного и в конце питья неприятного и в середине неприятного, выпил количество превышающее начало, но недостаточное к концу упасть чтобы и уснуть крепко, и отца Анечкиного побили Олег с Николаем крепко, в количестве изрядном, сознание чтобы потерял, но недостаточном, чтобы скончался, и мама Анечкина побежала в милиции отделение неближнее единственное, и потому сидели теперь немного обескураженные Олег с Николаем, и то ли усмехались на всё, то ли носами шмыгали; не задавался вечер тогда уже ясно было как день, хотя день задавался не хуже обычных, о коих не вспомнить чем занимался собственно, вроде всё тут на месте, в наличии своём жалком, перечисляй не хочу, и не хочется ведь перечислять, ибо перечисление такое привкус пустоты имеет, гнилостью голодной расползающейся; но ладно они, Олег с Николаем, у них повод вон какой появился нерядовой, они о нём даже девочкам не рассказывали, не женское это дело, и проблемы не бабьи, а он, он-то сам что, ему неприятно с поры той ночи самой заячьей и дня следующего как Катю увидал днём непонравившуюся, ему тяжело, как до ночи той самой, будто не было ничего, также говорить и шутить беззаботно, будто Катя раскрыла его тогда и теперь шутками, будто масками не скроешься, а на самом деле он скучный, и она знает это теперь, и не интересен он ей как она ему, да и Кати голос с места хозяйки палисадника неизменного стал каким-то трогающим не по делу и без повода всякого, и лучше бы глупость говорила или молчала как прежде, но нет ведь, и потому тянет он один через силу беседу, ставшую необычайно трудной и натянутой, и спать уже все ребята разошлись, остались лишь Катя с Еленой, подругой её, самой некрасивой из всех присутствующих, её тоже он днём видел, она просто ужасна; и единственное, что очаровывать в ней ещё способно, шанс её так сказать последний, что не тебе она принадлежит, но и здесь камни подводные имеются: тебе она не принадлежит не потому что другому, тогда сразу бы желанней стала, а потому как и не нужна никому, хотя девушка весёлая и когда её не видишь, как тогда например, под голос её звонкий и молодящийся сверх меры возбудительно, запросто другую владелицу подвести, какая тебе только в мечтаниях твоих понравится сможет, и в этом Елены секрет ночной привлекательности, она компанию всю и ведёт, и почему только день солнечным светом полнящийся бывает в мире этом жестоком, можно здесь вопрос со стороны её досадой исполненный спросить; и Елены помимо остались он, Олег, Николай и Катя; Николай здесь, в компании этой, впервые находился, но сказать нельзя, что он никого не знал или его не; это в городе так: кого знаешь, с тем и общаешься, а в деревне ведь знаешь всех почти, но не со всеми в палисаднике вечеришься, вот и Николай таким был, он хорошо знал Катю, и отца её ещё пуще знала мать Николаева, ибо клиент завсегдашний отец Кати в охочести своей самогонной, и Елену знал, она одноклассницей его значилась, у них всего в школе два одиннадцатых класса на деревню всю; знал их, но по состоянию своему, не очень трезвому, и по характеру своему, не чересчур разговорчивому, молчал, и Олег молчал, и неловкость навёртывалась ещё и от этих Катиных поддакиваний глубокомысленных и тайный смысл будто имеющих, но это он тогда так негодующе помышлял в себе, умысел тайный ей приписывая, разоблачить его чтобы перед всеми, Катя же умысла не имела, и узнает об этом он через часов уже несколько, но что за часы будут это, горит когда всё синим пламенем, горит-горит и перегореть не сподобиться никак. Когда поздно стало по времени и деревня вокруг смолкла, и комаров первая шеренга полегла частью и оставшейся частью скрылась туда, появилась откуда, Катя подругу свою Елену провожать уходит, а в палисаднике он, Олег и Николай остаются лишь, Николай вздыхает, и понятно почему: втянул Олег его в передрягу ту ещё, теперь дядя Гена, отец Анечки, когда отойдёт от побоев, отойдет если, ему нанесённых, непременно отомстит, если до того милиция не найдёт их, хотя что искать: домой придут и всё, никуда тут не скроешься, и хуже будет если дядя Гена от побоев не отойдёт, но об этом лучше и вовсе не помышлять; Олег его успокаивает в отношении заботы милицией вызванной: у него в милиции дядька работает, а посему ничего им от милиции по меньшей мере не станется, а вот от дяди Гены, да, ну так он ведь, говорит Олег слова по преимуществу неприличные, в данном случае вообще так и ругательные, хотя и непристойностей в них предостаточно всяческих, дочь свою в шлюхи городские отдавать собирается, урод старый, не обижайся, говорит Олег другу своему городскому: но у вас там в городе все бабы шлюхи, это как пить дать, и поворачиваясь к Николаю говорит: дай кстати пить, и Николай ему отдает остатки самогонные, а затем, не передёрнувшись даже, Олег говорит: но сегодня сегодня-то наш день, и ночь наша; Олег говорит и улыбается как-то недобро, и уже слушатели его спрашивают: о чём это ты, а он отвечает: я сейчас кое-что Николаю скажу, мы, так сказать, обмозгуем это дело, а какое не говорит; ну ладно, остающийся кивает, и кошку гладит теперь, вздыхая: лучше бы тогда ушёл сразу домой, мол, до завтра, спать охота, но остался потому лишь как долг вежливости исполнить следовало: с Катей как-то попрощаться, спокойной ночи, до завтра, сказать, и за руку взять её без охоты к тому особой, но и не без удовольствия от того особого, в мечтах лелея: а вдруг я домой сейчас вернусь, а там тётя Лена опять одна на один с ним будет, тогда уж не упустит своего он, и её не упустит ничего, а посему продолжает далее в палисаднике один сидеть, и слышит сразу же шаги чьи-то, под фонарём фигуры мелькнули приближающиеся: нет, не Катя, Олег с Николаем возвращаются, и настроение у них шибко аж не по-доброму весёлое, и говорит из них Олег, а Николай молчит вследствие скромности прирождённой, не от родителей точно унаследованной, но от состояния своего нетрезвого, слова когда не слушаются тебя и сами что-то лопочут, и от речи Олега содержания ещё молчит Николай, которая не рот закрывает ему, но душу в замешательство смятенной пустоты подвешивает: сейчас Катька домой вернётся, и мы её втроём, говорит Олег и замолкает торжественно, вечный двигатель будто изложил подробно, но не всем понятно устройство перпетума такого и мобиле этого; что втроём, спрашивает третий; ну что-что, вон, уложим, и по очереди; это как так, спрашивает третий, и не на Олега уже, а на Николая глядит. А деревня вокруг в ночи летней упокоенная двигаться как-то начинает; в смысле как, переспрашивает Олег: ты что маленький что ли, по очереди, мы решили уже, и поскольку мы пострадавшие с Николаем, то и будем первыми, если тебе интересно, то я сперва, он потом, у нас стресс сегодня, а уж ты последним, и тебя берём потому лишь, что Катька неравнодушна к тебе, и ты к ней вроде, первым я буду; Олег аргументирует: поскольку она сопротивляться может, не захочет с тремя так, вы с Николаем будете глядеть, чтобы никто не помешал, хотя кто тут мне помешать может, и он недобро снова улыбается, и теперь лишь видно становится: у него зуб выбит и губа разбита сильно, видно дядя Гена руку в ответ свою приложил, и становится не по себе совсем, и представить уже трудно: что же они с дядей Геной сделали, с этим добродушным дядей Геной, которого Олег ему и представил, а дядя Гена вопреки многим беседам деревенским захотел с ним о книгах говорить, и говорили ведь за чаем тогда, пока Олег с Анечкой в комнате её сидели, или что они там делали, и вот этот дядя Гена теперь там лежит, и жутко оттого ещё, что ведь они задумали ну совсем не доброе дело, чрезвычайно недоброе, и кажется уже, будто в книжках такое бывает, а в жизни нет, не бывает, и оттого неуютно, деревня вокруг вертеться сильнее начинает, а жизнь собственная вся вот, в момент этот вдруг кошмарный собирается, да так неуютно собирается в ужасе этом, что себя тут же, в жизни этой своей, чужим находишь; и чего ради всё это было, и коли это не в книжке, то жизнь твоя сама как книжка с концом дурацким совсем уж: жил, любил, приехал в деревню отдохнуть, а тут раз, будто автор не просто фантазии лишён, нет, в оной ему не откажешь, напротив; но как-то специфически весьма у него эта фантазия выступила, будто пот на языке, а с другой стороны, подумалось ему тогда странно, не случайно же тогда в Сад этот чудесный попал, так вот контрастом всё и кончится, и ещё представилось, как он ждёт своей очереди, в то время как они там это, и как он Кате в глаза поглядит её некрасивые, впрочем, теперь уже красивейшими на всём белом свете ему вспомнившиеся; но что, что же ему сделать, домой отпроситься, в школе будто: у меня голова болит, сказать: я домашнее задание выполнил, но дома забыл, его собака ела-ела, не доела, кошка ела-ела, не доела, а мышка бежала, хвостиком махнула, и не окажешь же им сопротивления никакого; либо убежать малодушно, либо участвовать, не знаю даже как, и не убегает он, не потому как участвовать хочет или помешать может, нет, а потому лишь парализован что происходящим, и Олегу говорит, себе со стороны поражаясь: ага; а себя проклинать уже начинает; но ты, говорит Олег ему, ещё службу нам сослужишь, мы сейчас к Николаю сходим за самогоном себе и тебе, и ей, и отцу, самое главное её, а то проснётся, возмущаться будет, алкаш старый, а мы бутылёк ему сунем, и пусть дальше спит довольный, он нам ещё спасибо скажет за это, и уже оба они, Олег и Николай даже, усмехаются, осведомлены о силе чудодейственной напитка сего для людей, отцу Катиному подобных: я бы Николая одного послал, чтобы добыча не сбежала, но так ведь там милиция может быть или ещё что от родителей Анечки, напасть какая, а ты покуда Катьке приглянулся, будь тут, и проследи, чтобы она никуда, понял, а то, бывает, к подружке умотает, и замолкает Олег, и даже спросить не поворачивается язык, что значит слово им тут употреблённое: бывает, не до филологии сейчас как-то, но ясно лишь: неспроста слово бывает вырвалось; но спрашивает Олега о другом: а если милиция за изнасилование как-никак, усмехается Олег по плечу хлопая, подобно отцу заботливому, или брату старшему пекущемуся: ничего не будет, у меня дядя в милиции, он ко всему привычный; и спросить опять хочется: ко всему что значит, но язык снова по делу не поворачивается, и Олег с Николаем уже под фонарём показываются, и скрылись в темноте, и кажется: торопятся они, а он остался один, и не думает ни о чём вообще, ну правда, вообще не думает, но всё вокруг дрожит, будто карусель усложнилась деревенская, и теперь ещё всё прыгать начинает, второй уровень препятствий, пристегните ремни, детишки, и он закуривает, и курит, и вновь прикуривает от докуренной, выбрасывает последнюю, и вновь, и вновь, и прошло времени сколько неизвестно, но ему уже казаться начинает, будто он растение, и покой тогда разливается нечеловеческий, и удивляется уже страху своему недавнему: я же растение, чего мне бояться человеческого вреда; потому как в состоянии таком наступления отупелости вертящейся не помнит ничего, а что помнит, в том значимости не видит никакой, и ощущается в тебе присутствие Ульриха некоего, без свойств человека своеобразного. И понимание наступает: Катя совсем невинна ведь, нет, не говорила о том она ему, но он думал так почему-то, и в домыслах этих его ведь ничем она в вечер тот предшествующий поездной и степи разлитой закатной, не опровергла этих догадок, и потому стало быть так и есть всё, невинна она, и как теперь быть не ведает он нипочём, а лишь о том и вспоминается безучастно, но боль доставляюще всё же, как он снова её укладывает, с усмешкой натянуто осведомляясь о расписании поездов, и не потому как ехать подумал куда, нет, ехать думает через неделю-полторы в город обратно, и Катя знает о том, отчего встреча их странная свободной игрой враз с трагичностью глубинной окрашивается в душе каждого, однако теперь расписанием интересуется дабы заранее знать когда ему нового поезда ожидать, а Катя расписание знает, хотя в городе раз была лишь, в детстве далёком, когда мама жива была ещё, но она о том почитай и не памятует ничего, кроме того что было это и всё, и ещё мороженое в железных тарелочках на ножках помнила, и душу свою полнит он идеей неожиданно взыгравшей в нём: а не взять ли её с собой, но как же родители, ничего, с ними решится, надо перед фактом поставить и всё тут, это в душе рождается, а телом своим безуспешно проникнуть в неё пытается, в кудрях тамошних путаясь, и вроде всё как надо, он разоблачился от джинсов своих, а она им разоблачена совсем донага, и не нравится ему тело её немного рыхловатое, но сейчас не об этом думать следует, нравится не нравится, ныне надо дело сделать, ведь и ему надо, да и перед нею стыдно будет дойти до степени такой и прерваться на том, нет, нельзя так, и гладит он её, там увлажняя, а она ему руку отводит непременно всякий раз, и это его даже не раздражает, он игрой это воспринимает весёлой, ведь раздеть-то себя она позволила; и когда сознаёшь, что всё это игра лишь, хотя и по правилам неведомым вовсе, но тебя в неё пригласили, да так ещё, будто ты игрок что надо, коли других не наблюдается рядом, а то, что его не впустили в игру, а он сам её создаёт поведением своим здесь и сейчас, об этом он не думает, но когда уже сквозь силу намеревался соделать задуманное, а она по-прежнему его отводит, не руку уже, а то, что полагается, берёт рукой нежно и отводит упрямо, и это его уже раздражать начинало всерьёз, как здесь это появляется, и ужасается он не меньше, чем от поезда, а поболе даже, потому как там она хотя бы не испугалась, а тут и она вскочила в испуге, сбросив его с себя, и понятно стало ещё ярче, что до того шутки были, коли вот так враз смогла его с себя былинкой малейшей стряхнуть, сидят и на кусты глядят, где это шуршит громко: раз два и смолкнет, и опять, но в тишине, нервами накалённой, это монстр какой огромный и не иначе, и она кофточку вновь одевает, и его это не огорчает уже, потому как рядом с ними что-то бродит в ночи, а она по щеке его вновь проводит, и говорит всё тем же тоном заботливым: ну что же ты испугался, это заяц, он сам боится нас; и он тогда ей говорит со смехом: а ты чего испугалась; она кивает: да, мол, испугалась поначалу, а смешно теперь самой; и страх сменяется усталостью радостной у него, и видит она как он сам одевается методически настроенно на уход отсюда, и спрашивает: куда ты отец Георгий, и рукой его уложить обратно желает, а он нет, ни в какую, говорит: не обижайся на меня только, и не вздумай даже, но мне не хочется ничего уже, пойдём домой, и испытывает чувство вины странное, потому как если бы она не играла в отстранение с ним, небесприятное впрочем, а помогла бы например сама, они сейчас бы уже всё успели, даже с зайцем этим чёртовым, а теперь нет, не хочется, всё, гейм оувер ту би нот континью, и сам решает что не повторит такого по воле доброй, и мысль странную её к себе в город взять уже с удивлением гостьей незваной в дом чуждый пришедшей воспринимает, но при этом странным образом Катя в представлении его возносится, вследствие того, что не вышло ничего, возносится на пьедестал невинности недосягаемой, и святой почти, и странно это потому ему, что не вышло у них не вследствие невинности её, а потому как поезд проехал и заяц зашуршал, да игрались долго ещё, хотя кто знает, может без этого всего всё равно на играх всё бы и закончилось, но решает он, что удачно всё вышло в общем-то, и он в грязь лицом не ударил как говорится, силой мужской своей не дискредитируясь перед нею, ибо он ей в руку силу свою вкладывал, она нежно сжимала её и пыталась отвести опять же, но нет, он пальцы её мягко удерживал до того момента, как она руку сама уже без его понуждения ласкового удерживать стала, и сила при нём теперь, и Катя в невинности утверждена своей, а потому в вечер тот, когда ушёл Олег с товарищем своим по несчастьям за напитком пьянительным, особо парализовала отца Георгия эта невинность Катина, и грустно, но из иной уже жизни будто, вспомнилось ему как он Катю за руку всю дорогу держал во степи предрассветной, и не потели уже их руки, степь остыла за ночь, дышалось легко, не в пример положению нынешнему, когда он в фонаря свет единственный всматриваясь ждёт: кто первым вернётся, хотя дело столь безнадёжно и участие самого отца Георгия не предполагает никак, ибо насиловать Катеньку невинную не будет он точно, это единственное, что он может теперь, глядит на фонарь: кто придёт, а в душе надежду сохраняет глупую: никто вообще не явится, будто и кошмар этот на стадии своей замысловатой в прошлом останется призраком воображаемым разве что. У него было достаточно сигарет: в эту ночь по негласно и заранее образовавшейся традиции, они с Олегом чередовались в отношении снабжения курительствами своих вечеров, была очередь отца Георгия, он курил много и ещё больше хватило бы сигарет, а его едва ли хватило бы, что ничуть его не заботило вообще-то и было весьма желательно, но неисполнимо, а заботило, напротив, ежели он останется, что было нежелательно, мягко выражаясь, но уже исполняется здесь и сейчас, и в свете фонаря как раз две фигуры мелькнули, и безразличие наполнило сердце леденяще, останавливающее, если точнее выразиться: Олег вернулся с Николаем, кто же ещё здесь будет парочкой блуждать в округе, и значит: всё, и решает отец Георгий уже покинуть их, просто сказать: вот, я вас дождался, всё сделал как договаривались, но голова болит от вас всех; и уйти, и пусть думают о нём что им угодно, потому как сами насильники, и насильники не кого-нибудь там, а его собственной Кати, с которой ночь его заячья породнила интимностью посадочно-железнодорожной, и решению такому радуясь, не представляя причём, как он себя будет чувствовать, уйдя, и зная о происходящем здесь, он идёт навстречу подходящим, но из темноты со смехом выхватывает его обнимающе Катя, а рядом с ней Елена стоит; сообщают они о том, как порешили сегодня у Кати заночевать, и уже у родителей Елениных отпросились, хотя решение непросто такое родителям любым подруг Катиных давалось: у Кати дома отец, мужчина ещё не старый, и всякое не всякое, но основное могущий ещё, находится; и не отпускали бы Елену, если бы не было со стороны иной родителям Елениным жаль Катерины и судьбы её несправедливой, как всеми и полагалось, и отпустили Елену родители; и: здорово что ты ещё не ушёл, Катя говорит весело, а Елена подтверждает улыбкой нехитрой, и: я чая сейчас сделаю, на улицу вынесу, Катя завершает, и не обижаются они, что в дом не зовёт: отца там находящегося стыдится поскольку, и: да да, говорит им он; ты что же, всегда Катю ждёшь, спрашивает игриво, не без зависти Елена, и, ответить не давая ему, и хорошо, ибо он не знал бы что именно говорить в ситуации такой, Елена Кате затягивает: это так здорово, говорит, о-о-о растягивая на конце: и так романтично, что аж прям уж не знаю. И идёт за ними отец Георгий в палисадник обратно, на фонарь оглядываясь, и мерещатся ему фигуры Олега и Николая там, и гаже ему делается, чем дотоле в оцепенении одиночном, когда себя не находил, ибо ныне нашёл себя, но от того что именно нашёл, кем это не назвать, чем лишь, от того, что на месте своём он сейчас обнаружил, дурнопротивно и гадостномерзко стало, впору хоть яду попросить чая заместо; и тогда уже думать не поспевая, догоняет он Катю, его дожиданием приятно удивлённую до сих пор, и удачно так вышло ещё: подруга её застала феномен сей небывалый и удивительный, догоняет её и за руку берёт, спокойно говорит: не надо, Катя, чая никакого, я хочу предложить прогуляться, а вы расскажете мне всё здесь, и покажете; и это он-то, уже всё тут знающий говорит, а Катя изумляется пресильно: это ночью-то, и кажется она себе самой всё светлее от этого предложения, ведь не домогаются её, а гулять предлагают в миг тот, когда домогаться всего лучше; да ночью, улыбается ей он и она тогда у Елены, слышащей всё, спрашивает взглядом более чем словами: ну что пойдём, а Елена кивает: почему бы и нет, с ними впервые такое, необычно по своей деревне, по Парижу будто, гулять ночью так вот, с целью экскурсионной, они и днём такого никогда не делали, и тогда берёт он их обеих под руки, и ведёт через проулок в сторону от Николаева дома противную, и под руки берёт дабы тянуть их легче за собой в ускорении некотором неестественном, в целях прогулки ежели расценивать оное, легче чтобы было идти быстрее; идут они и он говорит, будто не они экскурсоводы, а он, что давно Элеватор хотел у них посмотреть, вследствие высоты всеми жителями не иначе как Парижем и именующийся, и особенно странно желание это его, ибо Элеватор всякий видит, кто на поезде сюда приезжает, но они заинтригованы его странной страстностью, будто он в себе их пустил в комнату потайную, в которой никто прежде не бывал и где странно всё, но отец Георгий рассудил: Элеватор ведь дальний край деревни, и по пути ещё милиция будет, на полпути прямо и находится, и хотя Олегу ежели верить, то милиция мало чем поможет, но не приходит ничего иного теперь на ум в деревне, чужой для него теперь вмиг ставшей, а точнее вообще ничего не приходит, и идут они, о разном разговаривая беззаботно весьма, особенно так беседу эту рассматривает Катя, и Елена так же, будто и не было ночи с зайцем, и будто эта встреча их вторая ещё или первая, когда не решено даже с кем быть ему: с Альбертиной, Жильбертой или с Андре; вот и переезд прошли, и девушки утомляются уже, а он на батарейках будто, идёт как ни бывало ни в чём, хотя, уступая им, ход сбавляет, а на переезде их настигает машина иностранная с музыкой громкой, и останавливается, а оттуда голос обращается на отца Георгия: эй, тебе двоих не многовато ли, поделился бы; и теряется отец Георгий, этого ещё не хватало, но из машины смех женский доносится, и девушки, которых отец Георгий под руки держит, улыбаются, и вероятно даже краснеют в смущении льстящем себе же, однако не видно в ночи лиц их особенно, но из машины тут же голосом изначальным ободряюще звучит: молодец, отец Георгий, не теряйся, так держать; и скрывается машина из виду вовсе, и спрашивает Катя: откуда они тебя знают, а отец Георгий гордостью преисполняется непонятной и говорит: я вообще-то очень знаменит, и смеётся, и лишь затем узнает, что в машине тетя Лена была с друзьями своими, на заднем сиденье сидела, и сказала тогда водителю по имени Саша: Саша, вон мой племянник городской, отец Георгий, идёт с девушками, давай притормозим, поздороваемся; но пока отец Георгий этого не знает, хотя уже более спокойно себя чувствует по ту сторону переезда, а здесь уже и отделение милиции, а на крыльце дежурный курящий говорит им игриво и фамильярно весьма, и не знал пока отец Георгий почему тон у милиционера такой, позже лишь выяснит это: что-то поздновато гуляете, Екатерина, говорит дежурный, и тут же тоном серьёзным добавляет: ты не видела Олега или Николая, и отвечает Катя беззаботно, прогулкой увлечённая: были у меня вечером сегодня, теперь ушли, а что случилось что; да так, отвечает милиционер дежурный, докуривая сигарету свою: они отца Анечкиного побили; как, ужасается Катя, и Елена вскрикивает даже: это дядь Гену-то, когда же; да после вас, верно, усмехается невесело милиционер и заходит в отделение милиции; отец Георгий готов упасть тут же и во всех преступлениях, нераскрытых и несовершённых ещё даже, сознаться, но лишь спокойнее уже путь продолжает. Когда по рассветному времени они обратно от Элеватора шли, милиционер тот же сообщил им, что Николая взяли дома у него же, а Олег убёг куда-то, чудит, и добавил: встретите, попросите его в отделение зайти, его дядька с ним поговорить желает, он сегодня как раз с утра заступает; хорошо, говорят все трое, и думает отец Георгий: боже упаси увидеться, представить трудно в каком ныне состоянии быть может Олегэ и что сотворить может, а потому к дому не без страха, к Катиному, спутниц своих спроводив, сам домой не пошёл уже, а в посадках спать улёгся, не в тех дальних, а в ближних, на территории деревни находящихся; хотел было в Сад тот заливной попасть, но чувствовал, что не дойдёт, покуда девочек как проводил, им усталость необычайная овладела, и дрожь от холода и сигарет нервная пробивать стала так, что даже зубы стучали, и пел что-то громко он, вот бы в Сад попасть этот сказочный воистину, там никто искать не станет, но он забрался в посадки, среди бутылок и мусора место себе высвободил, и уснул сном мёртвым.