Михаил Богатов - Имя Твоё

Склоняется Арина, и отец Дмитрий склоняется в яме, и лбами друг друга касаясь, слушают, потому как вчера вечером отец Дмитрий понял как яма, которую они копают, связана с подземным царством: где-то глубоко-глубоко они должны пробиться к потолку этого царства, к его небосводу пещерному, но перед этим должно стать слышно пренепременно как там мир подземный живёт и так точно будет, сомнений никаких быть не может, это не только семь подземных королей, по очереди спящих, но и подземные, а точнее внутрилунные коротышки сразу же, к которым Незнайка с Пончиком летали, а ну как сразу на дурацкий остров вывалиться, надо будет Козлика искать тут же, но это и Морозко, где печка говорящая с яблоней говорящей языком человечьим, и хотя последняя совсем уж наивна, да и предпоследняя тоже, но быть у предпоследнего шансов больше всё же, отец Дмитрий исключительно на первое ныне рассчитывает и знает всё это точно, а вот чего он не ведает и о чём догадывается лишь, мысли прочь подобные отгоняя, как мух, ранним утром спать мешающих, от каковых ночью форточку не только дед, но и все в этом доме не закрывают, мухам тем на радость, того отец Дмитрий не знает, а что будет если взаправду будет то, чего он как взаправдашнего ожидает, вот скажем, выходят они из упавшего фургончика Элли, они с Ариной, и можно даже без Тотошки, но коли надо, пусть и с Графом, он тут сгодится и за льва до встречи заветной сойдёт даже, выходят они, а здесь к ним жевуны подходят, глядят с восхищением и так обращаться к ним начинают, будто гости великое что-то совершили, и если Элли ещё долго не понимает ничего, и даже Тотошка заговоривший как печь или яблонька, помочь ей не может, то он-то, отец Дмитрий, да и Арина, хотя и хуже значительно, но они оба уже знают, что раздавили Гингему и башмачков секрет знают, и только обитатель страны волшебной ничего не ведает и всё за правду наивно воспринять может, и остаётся тут одно из двух: либо повторять все ходы Элли, о которых столько раз перечитывал, встречаться со Страшилой и спрашивать о его желании, хотя оно известно заранее, деланно бояться Льва, чтобы польстить ему и не удаляться от сюжета, съехидничать разве над Людоедом и предсказать ему равнодушно, на столе для приготовления связанным найдя себя, кончину его незавидную, и так далее, но в чём тут прелесть, и стоило ли ради комедии этой вообще через ураган лететь, а то, что это комедия, сомнений никаких, поскольку желая подлинное обрести, от деда пьяного убегая и бабушки плачущей, в театр попадаешь, будто Буратино, замечательная история с концом отвратительно безнадёжным для ребёнка, а театров отец Дмитрий не любит, и остаётся бессмысленное повторение, ибо попробовать в волшебной стране обосноваться, задержаться наподольше, делать всё вопреки желанию Элли домой вернуться, разве это не превратит волшебную страну в то же самое, что и тут, а ещё интереснее сказать можно: в одну из тех массовочных личностей, что в стране волшебной обосновавшись, к примеру, у жевунов, тут же, с их домиками и крышей голубой и с колокольчиками под полами шляпными, живя там, услышать однажды, после урагана очередного, что приземлился фургон ещё с кем-то, и подойти вместе со своими соседями поглядеть: знает ли вновь прибывший эту страну, читал ли, и если да, будет ли он ломать комедию или как и ты тут же останется, и если не знает, то можно вздохнуть с сожалением к себе и завистливо к нему; пожалеть себя, ибо знал сам с начала самого, пожалеть его, ибо пройдя через всё, он улетит отсюда, восхититься тому, как он на себе всё это почувствует новым, о чём из книги тебе уже известно и позавидовать новизне этой, потому как сказки все сделаны на одного героя и на один раз, и в сказке оказавшись, после этого понимать начинаешь не героических одноразовых, на которых читатель смотрит с завистью интересующейся, но на тех, для кого сказка будни обыденные, ну живёт здесь злая волшебница, ну носишь ты голубую шляпу с бубенцами, так жизнь жевунов от того не сказочней нисколько, в мире настоящем нет что ли голубых шляп или волшебниц злых, запугивающих как есть население обычное, да есть это всё, потому как любой мир сделан под одного героя и одно действие в каждый момент вместить в себя способен, и если где-то Элли уснувшая вывозится мышами с поля макового, то приземляйся сколько угодно и проникай сюда как сможешь, но Гингема уже мертва, а всё на что ты можешь рассчитывать, лишь на механически тупое, как ни на есть, единственно волшебное в странах волшебных, повторение того же самого: сиди и жди, пока цикл предыдущей Элли будет пройден до конца, а ещё лучше изволь, появись в следующий раз аккуратно к этому самому моменту, в чём твой единственный шанс, и радуйся, если придёшь один, а не с толпой таких же как и ты счастливцев, пока же будь добр, убирайся отсюда тем же чудесным образом, каким сюда попал, или, изволь, меняй мир, откуда ты бежал на этот же волшебный, но помни: для тебя здесь он навсегда будет таким же, с несущественными отличиями, к коим привыкаешь быстро, как и тот, откуда ты сюда рвался, привет жевуны, привет, радостно машут тебе руками жевуны, и челюстями так водят будто что-то жуют, но это они на деле про себя переговариваются тихо так, дабы тебе неслышно было: ещё одного нелёгкая принесла и всё время на один и тот же тысячу раз уже добитый труп нашей бывшей госпожи, один говорит, о да, старые золотые времена под игом злой, но волшебницы, другой говорит, мы уже замучились фургончики эти Эллины на дрова переводить, третий вздыхает, но другие возражают, радостно кивая тебе издалека и размахивая руками приветливо весьма: а что ты хотел, мы обслуживаем туристов, так устроен этот поганый волшебный мир, такой у нас бизнес и ничего личного, этим и живём, потому и живуны, а не жевуны, так что не жалуйтесь, братцы, а готовьтесь после презентации ещё один домик убирать и приводить место в вид девственный; и потому-то везде всё одинаково, а ожидание чуда из таких частей разрозненных строится, диву даёшься лишь, в каждый миг сказку меняя можно сказочно жить: сейчас ты как Элли, а через миг, благодаря этому, оказываешься Робин Гудом, чтобы легче было помочь Фродо от кольца избавиться желанного, за которым не Горлум и не Саурон, а, скажем, от обстоятельств в зависимости, синьор Помидор охоту ведёт при помощи псов Карабасом-Барабасом оплаченных, да и всё равно делать что-то, как в сказке, ведь возможнее, а просто так делать не бывает вообще, кушаешь котлету только потому как её кушал, ну не её, а космическую котлетку Пончик в ракете с Незнайкой, за это можно даже полюбить котлеты и позабыть позже за что они тебе так нравятся, а взрослые как, они этикетки читают на продуктах, ем вот это сейчас как тут написано, или те, кто этикеток не читают, делают как те, кто будто мог просто так что-то делать, а на деле с короткой памятью был и позабыл отчего ему это именно и полюбилось, в любом случае взрослые тоже как кто-то всё делают, надеясь: приживётся и станет это их просто, безо всяких там как, но почему же они выбирают сказки такие глупые, в которых даже тот, кем ты как он хочешь быть, даже они уже в сказке неинтересны, мог бы подумать отец Дмитрий, если не спал бы теперь, и если бы взрослее был при этом и с ребёночным уразумением также не расстался, чего не случается ни с кем, и он не исключение, а потому мог бы, да не станет, и лучше уйти в сказки сменяющиеся разные, и не возвращаться тогда ни на миг, ни к маме, ни к папе, ни к кому, они одинаковы всегда и любят тебя день ото дня, нюансами лишь различаясь, и научились жить этими вот вещами или же нет, не научились, а напротив, в сказке какой-то, не очень впрочем сказочной застряли безнадёжно, и осели, и обосноваться тем не менее не могут, и не видят, что каждый из них стотысячной Элли всерьёз путь начинает, на который местные жевуны глядят с пониманием усталым, будто на каждую вновь прибывшую роженицу конвейерную акушерки глядят: ну, конечно-конечно, ваш ребёнок самый замечательный, и весь в мамочку, никогда такого ещё не видели, и тут же: зовите следующую, и родители просто на этих самых, вновь и вновь ввозимых, рожениц похожи, мнят они себя героями единственными со всё теми же своими самыми лучшими детьми, которых никогда никто лучше не видывал, но откуда эти наивность и комедианство, которые этим новоявленным Элли позволяют хорошо отлаженный туристический бизнес живунский и даже марранов спартанских воспринимать, за подлинное радушие первых и настоящую агрессию вторых, отец Дмитрий этого не знает пока и не знает, как всё сложится, ежели наущение, им ныне ночью полученное, будто назавтра он человечков подземных услышит пренепременно, ежели это всё правдой окажется, пока, если бы знал всё это отец Дмитрий, он ответил как следует в возрасте его этом: а вот пусть я в стране волшебной окажусь, а там уж посмотрим кто кого, на свой сюжет видимо рассчитывает и на героя своего там, и от взрослых ничем в этом не отличается, не понимая того, что в туристической программе по жизни мерилом пути служит как раз путь Элли, и никакого своего сюжета быть не может, а коли будет, то не распознаешь оного, и будешь жаловаться постоянно, будто жизнь не удалась, и никакого героя своего там, где сюжет и герои чужие заданные, лишь один шанс есть у каждого, как вот у отца Дмитрия, и исполняется он здесь даже кое-как на страницах этих, впрочем шанс один, найдутся что вот такие мы никудышние и вовсе даже не существующие, а это весьма ничтожный шанс: найти среди всех существующих несуществующего, да ещё и такого, который как мы сделает тебя героем одной-единственной твоей собственной истории, но ничтожность и здесь сказывается, поскольку вряд ли кто пожелает в этой вот нашей истории оказаться, уже потому хотя бы, что каждый из нас в ней как будто немного и задействован, и как будто уже завяз по самые уши, хотя о чём это мы, так нельзя; у отца Дмитрия шанс его ничтожный, но обретаемый ныне, умалять заявлениями подобными неблагородно, к тому же он уснул уже, а на день следующий, о котором здесь речь в самом деле только и идёт с начала самого главы этой пятой уже, они с Ариной наклоняются и слушают, и чтобы вы подумали, слышат, взаправду слышат, поначалу отец Дмитрий, а затем уже и Арина, голоса и если всё в этой истории выдумано, и всё не тем может на деле оказаться, то тут правда самая правдашняя: слышат отец Дмитрий и Арина голоса какие-то, и даже не сказочные, а обычные вполне: женский и два мужских, что говорят там, нет, не слышат, но голоса вообще говорящие, да, слышат, да и как они могли бы голоса не говорящие вовсе расслышать; впервые в жизни отец Дмитрий так испугался: ведь придуманное начинает подтверждение получать нешуточное, и обрадовался так впервые, потому как там, стоит ещё чуть копнуть, настоящая волшебная подземная страна, и пусть голоса слышимые очень даже банальны на слух, да и говорят с интонацией привычной, но ведь говорят; на радостях отец Дмитрий, уверенный твёрдо в наличии именно страны семи подземных королей, притаскивает в яму два, оба сразу, изумруда своих оставшихся с пятью пузырями воздушными внутри, и он уже не желает ни один из них себе оставлять на неведомое будущее, потому как, если с дядей Толей не всё ясно было и сомнения всякие, то теперь уж что бы там ни было, но оно там точно имеется, мысленно прощаясь со всем, что они до сих пор видели, идёт отец Дмитрий ва-банк, сам не зная ещё выражения такого, оставляет отец Дмитрий на дне ямы два своих изумруда, которые назавтра должны с домом собственным воссоединиться, оставляет он их, и они идут домой, потому как темнеет уже, и бабушка позвала их в дом ужинать и купаться, и они едят блины счастливо, и телевизор смотрят счастливо, Арина с дедом беседует, без раздражения на одни и те же вопросы многажды отвечая, отец Дмитрий с бабушкой в карты играет и даже выигрывает один раз, но и все остальные не расстраивается, а совсем даже наоборот, и ложатся они спать, Арина с бабушкой, отец Дмитрий в зале с низким потолком один, но посреди ночи отец Дмитрий, голоса вспоминая и грусть испытывая от того, придётся что с папой и мамой расстаться навсегда, а они его любят всё-таки, совести угрызениями мучимый, вдруг осеняется другой мыслью: как-то слышал он от другой бабушки, будто ад под землёй с чертями и ужасами, а вдруг они не волшебную страну нашли, а этот самый ад, и стало отцу Дмитрию, в одиночестве лежащему в комнате тёмной, не по себе совсем, он проходит в комнату бабушкину, Арины осторожно рукой потной плеча касается и говорит: Арина, а здорово, да, и она сквозь сон ничего не понимая, угу, говорит, и уходит отец Дмитрий спать, удивляясь себе, ведь он хотел ей про ад сказать, куда они назавтра провалятся, а сказал так, будто о волшебной стране речь идёт, удивился тому отец Дмитрий, и уснул удивлённый, а наутро встал он позже всех, и тут же, за завтраком, бабушка упорно молчит, Арина ему улыбается и тоже молчит, дед со двора заходит в настроении дурном трезвом, и говорит бабушке: и что делать будем, а бабушка вздыхает и говорит тоном примиряющим: подумаешь, ничего страшного, и лишь тут Арина шепчет отцу Дмитрию через стол перегнувшись: дед яму нашу нашёл и это ему очень не понравилось, и что же, спрашивает громко отец Дмитрий, чем вам наша яма не нравится, сердце у него бьётся сильно-сильно, инструментов мы твоих не брали, всё из дома своего я принёс, а бабушка на деда стороне тут же: дело не в инструментах, а в том, что я думала вы там спокойно играете, а вы это, опасно же, а вдруг вас там засыпало бы, земля обвалилась, и что тогда, Арина как маленькая глаза опускает к полу виновато, отец Дмитрий усмехается, плечами пожимает и отворачивается, показывая тем самым, что бабушка глупость говорит, они же не маленькие какие, и вообще зол отец Дмитрий на короткую память бабушкину: вчера, когда дед пил, она от него плакала, а стоит тому протрезветь, она тут же его за хозяина дома почитает, нет, чтобы напомнить ему о вчерашнем, нет ведь, ни слова, а тут дед ещё своё продолжает: кто же разрешил в огороде такую махину выкопать, я еж её закапывать взад устану, а отец Дмитрий ему: а ты и не закапывай, мы же её не для того копали, чтоб ты её закапывал обратно, вот-вот, бабушка вздыхает: а для чего вы её копали, Ариночка не говорит ни в какую, ты хоть скажи: нет, кивает отец Дмитрий отрицательно, не скажем, и уходит из-за стола, даже не позавтракав, просто в знак протеста, Арина за ним выбегает, она позавтракать успела уже: и что теперь делать будем, спрашивает, не знаю, обиженно отмахивается отец Дмитрий, будто Арина виновата в чём-то, подождём, и они ждут. О том, чтобы к яме подойти, не может быть и речи, там ещё дед крутится вокруг да около, думает о чём-то, а отец Дмитрий лишь изумляется страхам своим ночным: подумаешь, ад откопали, да хоть бы и ад, лишь бы отсюда уйти, сгинуть, сквозь землю провалиться, и даже плачет, сгинуть, провалиться сквозь землю, повторяет, всхлипывая, благо там осталось всего несколько раз копнуть, ежели по голосам судить вчера слышимым, лишь бы дед отошёл хоть на полчасика, тогда уж поминай как звали, да изумруды там, вот сразу же как вывалимся, пойдём к королю на данный момент правящему, всхлипывает с недоброй улыбкой отец Дмитрий, и уж он-то что-нибудь как-никак придумает, он же король, лишь бы время обеда дождаться, когда дед от ямы отойдёт, а тут перед обедом как раз дед заходит, отец Дмитрий с Ариной уже на взводе как говорится, и бабушке сообщает с довольством явным: я придумал что с ямой делать, и ребятишки даже молодцы, гляжу: там стекло уже какое-то валяется расколотое, это он про изумруды личные отца Дмитрия, ну и придумал, мы с тобой бабушка раньше ведро помойное ходили за двор выливать к общей яме, а ныне у нас своя собственная появилась, и не успевает отец Дмитрий слово сказать, как дед берёт ведро помойное из-под рукомойника умывального, и несёт во двор, отец Дмитрий с Ариной вскакивают за ним, прямо босиком на улицу выбегают и говорят, пока дед к яме ведро тащит: дедушка, пожалуйста, ну не надо, дедушка, пожалуйста, а он бурчит, что не любит этого всего, всех нежностей этих и ничего страшного не происходит, чего не надо-то, надо и всё тут, и выливает на изумруды волшебные ведро, где вода мыльная. объедки какие-то и дрянь всякая прочая, уходит, а отец Дмитрий с Ариной глядят стоят, и тут отец Дмитрий плакать начинает сильно-сильно, Арина этого пугается: ну хватит тебе перестань, говорит, сама испугавшись, а он плачет и плачет безостановочно, на неё кричит сквозь слёзы: ты что же не понимаешь, там правда волшебная страна была, правда, понимаешь, правда, мы же слышали уже их, и там камни мои, и крик его слыша, бабушка хромая выходит и говорит: ну хватит вам, ребятишки, идёмте борщ вкусный кушать, вы в следующий раз играйте просто, не копая ничего, деда же тоже понять можно, он же за вас боится и переживает, но тут кричит отец Дмитрий: да пошли вы все, и убегает от бабушки к себе домой и три дня никуда не выходит, и ест мало-мало, а когда узнает, что Арину дед леденцами угощает каждый вечер, как и прежде, а она их берёт как ни в чём ни бывало, он вообще с ней престаёт ещё на три дня разговаривать, и сидя один в комнате, плачет и говорит себе, пытаясь успокоиться: а вдруг там не страна волшебная, но ад натуральный был с чертями, что тогда, может хорошо даже, что дед его помоями залил, но вспоминает тут же про изумруды свои, гладит человечков ковровых и зубы сжимает до боли в висках, шепчет сквозь слёзы: ну и пусть ад, что с того, это я его должен был открыть, я, и к тому же у меня больше нет изумрудов, и на стройке их больше нет, я тогда единственный забрал, и плачет до тех пор, пока его ковровые человечки к себе не забирают в своё царство сонное.