Михаил Богатов - Имя Твоё

А пока на бумаге это всё выводится, пока пишутся буквы эти, отвращение одолевать должно уже до невероятия, ну прямо как не ведая как, сообщить о том можно разве что историю продолжая, а чего тут продолжать, коль скоро всё закончилось уже, даже о том ежели мы не ведаем пока ещё, и как с этим быть, разве что поиск страны волшебной, увенчавшийся результатами различными: отец Дмитрий с Ариной в яму выкопанную под деда окном с форточкой приоткровенной спускаются, и места там предостаточно к тому, дабы суметь им двоим ещё и на карачки опуститься, на четвереньки встать, сказать понятнее будет, пожалуй, хотя какие у них карачки и где эти самые четвереньки, хотя бы уж восьмерёньки, неясно, и к тому же не говорят, что люди обычно на двуньках шастают или на одноньке в классики во дворе детвора прыгает, не говорят так не в последнюю очередь и потому видимо, что во дворе, с ямой к подземному царству ведущей, никакая детвора или взрослора, кроме бабушки, дедушки, Арины и отца Дмитрия не случается, не прыгает и не ходит, и потому ещё не говорят так, что кубики классиков и классиков кубических нарисовать не на чем, да и нечем, асфальта серого с вкраплениями крупными щебеня имеется ничтожно, но уложен вручную он во времена старые, а утоптан вножную, он неровный и ежели растянуться на нём исхитриться, хотя хитрого в том нет ничего, каждый из обитателей к тому периодически достаточно хитрым сказывается, тогда разодрать себе в кровь то, чем упал именно, удаётся, и одежда не спасает никакая, включая из ткани джинсовой пошитую, лишь зимой казалось бы спасаешься, но тогда наледь, у льда исхоженного и не убираемого неровности от природы похлеще ещё будут, хоть одежда на благо толще зимняя, но в туалет ежели из дома выходить понадобилось, а так случается, и случается нередко, кто же будет тогда полностью облачаться по гардеробному минимуму хотя бы, по морозу легче пробежать быстренько, вот и получается, будто здесь прыгать-то прыгают, но не в классики и по воле не собственной, и па редко эти когда завершаются спотыканием исключительно, а посему и не нарисуешь на асфальте таком ничего вразумительного, мела берешь кусок приличный, в ларёчке газетном союзпечать купленный, проводишь черту в локоть собственный, а мел от неровностей не пишет, вжимает его Арина в неровность асфальтовую что есть м очи, и ведёт руку, мела кусок крошиться начинает и ломается тут же пренепременно, а на асфальте подобие лишь на местах наиболее всклокоченных, точки крупные весьма остаются, крупные, но одинокие, и даже если рисунок подобный завершить, кусков меловых всю коробку, все шесть штук то есть, изведя, рисунок полученный, максимально точно исполненным будучи, оценить никто и обозреть, даже соответствуюше умениям изображальца, не способен оказывается, видно что нарисовано что-то и не более, что непонятно, покуда к оценке и взиранию требуется на крышу взбирательство осуществить, как в картинах экспрессионистских с мазками кистью крупными лишь издали наблюдаемо изображаемое, но экспрессионисты к тому намеренно глаз публики ленивый приучали, а тут никаких эстетических программ, асфальт воспроизводит местный часть незначительную из детализации требуемой несильной рисунков детских и замыслов нехитрых, исхитрение напомним хватает лишь упасть чтобы здесь, а к рисунку хитрости не остаётся с локтями и коленями сбитыми, единственные зрители на крышу не заберутся, у бабушки ноги вместо протез с возраста юного, а дед крыши не боится, но за крышу опасается, ибо протекает она уже количество сезонов дождливых изрядное, но дед к хозяйству не расположен ныне, на крышу потому вместе с небом наложено для внуков табу, и не потому ли они теперь под землю забираются, спросить бы, да не будем, ибо знаем превосходно: у отца Дмитрия и Арины другая особая задача по волшебнико-раскрытию возымелась, и даже шляпы помимо, которая уже сама по себе убедительнее всего, имелся ещё саквояж старинный кожаный, с коим ходил волшебник по прозвищу скрытническому дядя Толя днём куда-то, и вот в этом была первоочередная задача, в ущерб даже обедам и ужинам, выяснить с кем и как часто дядя Толя общается, и кто из них тоже волшебники, и ничего, что навыки слежения в книжке той не описывались, на это другие книжки про сыщиков и фильмы особые имелись, и Шерлок Холмс на сей раз не бандитов ищет, а волшебство разъясняет Ватсону в облике девичьем, а не вида усатого джентльменского, это ничего не меняет, наоборот, можно сказать, способствует всему весьма, и тут уже можно сказать, что отвращения до невероятия писать нам тут, несуществующим, будто поклялся в любви вечной кому, и пусть нет её, любви этой вечной, и никакой уже нет, но та, поклялся которой, через срок малый весьма обернулась каргой старой противной, а ты клятве должен служить почему-то, и глядя на лицо это старое отвратительное ведьмовское, слова к нему уже не причитающиеся произносить, сам втайне о другом мечтая или прошлое вспоминая, вот так вот здесь приблизительно говорить продолжать, а посему продолжаем с терпеливостью говорить о том, что чаще всего дядя Толя ходил к другому дяде, выглядящему ужасающе, и лишь сегодня отец Дмитрий бы сказал, что ничего ужасающего, это трагедия такая люди говорят: спивается человек, но тогда решено было: дядя Толя волшебник добрый, он же в шляпе и с саквояжем, а тот, другой, не иначе как злой, достаточно на его рожу посмотреть искажённую перекособоченную и неважно даже, что дядя Толя немногим лучше, этого не видно особенно взглядом невооружённым, ибо дядя Толя в шляпе и с саквояжем, и злой волшебник украл у доброго что-то такое, добро дяде Толе мешает в мере полной кража эта совершать, вот и выглядит хуже и хуже он, и добра не делает особенного никакого, лишь за молоком с бидоном ходит пятилитровым, да за хлебом с сумкой ситцевой, результаты такие однако первый лишь этап наблюдения предоставил, добрый волшебник в любом случае добро делает, но это всё дома, от глаз людей обычных непосвящённых и приспешников колдуна злого скрываясь, комаров, ворон и прочей нечисти, на втором этапе надо уже бы по-хорошему к волшебнику доброму забраться, жил он один, а как же иначе, от родителей слышал отец Дмитрий, будто жена от дяди Толи ушла, а от деда другого будто умерла жена, и этого достаточно вполне понять чтобы: не было в общем жены никакой, ибо если она есть, то есть, а если была, то нет, и разница между жёнами ушедшими и умершими в сравнении с оставшимися и имеющимися не такая уж и значительная для людей, а с волшебниками и так всё ясного яснее, надо в дом проникнуть, но не через калитку же, которая дорожкой за ней начинающейся прямо в дом и ведёт, нет, через сад дяди Толи, и здесь уже действуют все силы волшебства доброго и злого колдовства, а посему в сад тот проникнуть неподготовленному никак нельзя, загодя дома открывает отец Дмитрий перед Ариной книгу волшебства толстую, на ней позолота и буквы три бэ сэ э, энциклопедия советская большая и связана она как-то с портретом в комнате дедовской, но доказать это Шерлоку Холмсу пока не под силу, Арина не верит маловерно в волшебничество книги этой, но надо тут же открыть на мэ метаморфозу, и пальцем провести под словом превращение, и ни слова про Замзу Грегора, вот видишь-видишь, она изумится и подготовка завершена, всё, в сад, все в сад; сад дяди Толи дикий, а какой же ещё, сад зарос чем попало, преимущественно дикими вишнями и яблонями, с которых яблоки кислые и маленькие, а вишни маленькие и сладкие, но оттого всё это особенно вкуснее, их найти трудно, и потому ещё, а в этом интрига наипервейшая, всё в саду этом, начиная с забора прогнившего, окутано виноградом диким, с которого плоды невкусные осенью поздней, когда листьев нет уже, а грозди тёмные фиолетовые висят себе на веточках бордовых тонких, а теперь летом листьев много, виноград обозначен лишь шариками мелкими в гроздьях, в размер головки спичечной, торчит плотный в разные стороны, и бежать ежели скоро через него, то эти виноградины спичечные хлещут по лицу пресильно, а бегать пришлось много, чар опасаясь добрых волшебных и злых колдучьих; сначала дыру в заборе старом найти, дело несложное, достаточно подлезть под охапкой до земли распластавшегося винограда и дыр много, а если не хватает, за доску реечную тонкую потяни и будет тебе ещё одна дыра, но отец Дмитрий с Ариной ничего не ломают, территория эта заколдованная, подвохов и ловушек избегать легче не притрагиваясь ни к чему, по меньшей мере не ломая и не круша ничего, нашли дыру в заборе, за которой тропка оказалась, и лишь впоследствии через два дня поняли: тропка эта не людьми, но псами бездомными протоптана, хотя это лишь люди, которые тут не топчутся, в посетителях сада дяди Толи могут псов бездомных заприметить, но отец Дмитрий знает: в этом обличье сюда ходят люди заколдованные, которых надо расколдовать волшебнику доброму в шляпе, и свидетельством тому вот что: никто из людей к дяде Толе не ходит вообще, хотя калитка открыта всегда, и три раза замеченные собаки, в сад заходя, оттуда не выходили; хотя и люди не выходили впрочем тоже, это ничего, может быть дядя Толя, в людей собак превратив, чай с вареньем пьёт и их к столу пригласил, либо потому, что вороны и птицы другие, резко вспархивающие, когда по саду под покровом виноградным крадёшься, они ведь могут в самом деле теми самыми несчастными оказаться, кои в обличье собачьем к дяде Толе придя, просят его о возвращении в облик человечий, но чары на них положенные так сильны, расколдовать их без предмета похищенного колдуном злым невозможно, а посему делает дядя Толя то лишь, что может: собак в птиц обращает до времен лучших, когда колдун злой предмет вернёт, добро творящий, и наведываются птицы сюда вновь и вновь, чаще собак, дабы узнать: могут ли они людьми уже стать или не могут ещё, не могут, отвечает со слезами на глазах дядя Толя, жалко ему несчастных, но поделать ничего не может, а птицы понимают, они же не птицы на самом деле, и лишь облик у них такой, разумение же человечье несчастное разумеющее, понимают они всё, и просят остаться до часа освободительного, и вот в саду очень много птиц и птичьих гнёзд с птенцами, ждущие освобождения к птичьей жизни приспособились вполне, они же понимают всё, мозги у них не птичьи, жизнь проходит единственная, вот и заводят семьи, птенцов, гнёзда строят, а дядя Толя добрый и предмет когда вернёт, и детей этих в людей всамделишных превратит, а то что это всё правда, понятно уже потому как входящих собак в сад по тропке этой, в винограде схороненной, видели больше, чем выходящих людей или тех же собак, а ежели выходящие и были, так уже не те, что входили, и это тоже понятно: некоторые собаки, в птиц превращённые, могут опять колдуном в собак обращены быть, либо сами птицы просят им временно обличье пёсье вернуть, ведь жизнь собачья взаправду от птичьей отличается, достаточно полиграф полиграфычем стать, и правда это всё: на гнёзда птичьи и обитателей их всегда наталкиваешься, но Арина и отец Дмитрий уговор помнят твёрдо: ничего не трогать и не ломать, лишь так есть шанс, маленький пусть, что в жизни останутся они девочкой и мальчиком соответственно, хотя птицы и собаки пугают их часто, поначалу особенно, но так и ребёнку понятно: они не со зла, сами ведь от злого колдовства страдают, и в первый раз, не полностью метаморфозе превращающей ещё сам доверившись, отец Дмитрий с Ариной испугались смелости собственной, когда по саду несколько шагов сделали пригибаясь, ибо всё наверху заросло ветвями деревьиными и виноградарными, выбежали оттуда, страха своего боясь, что есть мочи, сели за забором дяди Толи и обсудили дел положение, впрочем недолго весьма, потому как снова нырнули в сад и к вечеру половину пути до дома уже освоили, в котором волшебник живёт добрый, а на день следующий отец Дмитрий нашёл средство более верное чем бэ сэ э, это был кусок стекла зелёного, который он возле школы, где и провода медные, на стройке, нашёл, но в сравнении с инженерией механической и мёртвой потому, в этом камне волшебство и не иначе таилось хотя бы, это изумруд настоящий, и пусть родители не поверили, им же хуже, хотя бы не попросили выбросить его, как впрочем и проволоку ту медную, её отец к своим инструментам в сарай на стену повесил, а камень этот, нет, не вешал, оставил отцу Дмитрию, сказав лишь, чтобы поаккуратнее и не обрезался, итак, это первостатейный изумруд, и хотя с изумрудами другая уже сказка, но так ведь и Шерлок Холмс никогда за волшебниками не следил, напротив, следил для того, чтобы показать, будто волшебства не бывает, и что собака баскервильская дог чёрный по имени Вита и не более того, но и Шерлок с камнем голубого цвета связывается, так там карбункул, а здесь изумруд, и не простой, а как ни на есть волшебный, у него внутри семь пузырей воздушных и все размеров разных, а углы и взаправду острые. но не настолько обрезаться чтобы, и вот необходимо теперь, и как же они раньше этого не поняли, теперь просто требуется настоятельно этот камень дяде Толе доставить, но не так, на улице чтобы подойти: ни один волшебник не признается, ведь будто он волшебник, и лишь злой, не признавшись ещё и камень заберёт, а добрый нет, не возьмёт, и даже проверять не следует, и необходимо потому камень к злому чтобы не попал, сделать всё так: доставить его дяде Толе в окно дома его, прямо в ту комнату, где он собак в птиц обращает за неимением вещи волшебной, и не исключено даже, что камень исправит всё это, но чтобы это проверить, надо отнести и доставить при условии препятствования всяческого со стороны колдуна злого, но камень их обережёт, он ведь сам к доброму попасть хочет, и даже если ни отец Дмитрий, ни Арина силой его волшебной пользоваться не умеют, камень их обережёт: так завсегда случается, иначе и не бывает, и задача теперь до дома по саду добраться, благо там кустарники и деревья прямо до дома и доходят, а виноград ещё и по стене до самой крыши высоченной вьётся, и задача эта станет важнейшей на два дня грядущих, а в саду открываются под переплетениями растений всевозможные ходы и лазейки новые, полянки сокрытые ото всех и перекрёстки ветвящиеся, по коим тоже ещё пройти необходимо перед приближением к дому особенно: на исходе этих дорожек и путей может полезное что-то оказаться и к их цели приближающее, и они не торопятся нисколько, сад исследуют всячески, и места уже появляются у них свои здесь, поляна для обеда, к слову сказать, или же место для отдыха, нет, конечно, задача такова, что отдыхать некогда особенно, но так говорят лишь, а у них время для особенного отдыха только и имеется: на поляну эту выбраться, посидеть в траве невысокой, которой света солнечного до высокой чтобы вырасти не хватает, сесть в неё, сказать что вот как хорошо здесь отдыхать, да, точно хорошо, а затем переглянуться и снова за работу, с поляны этой прочь и с обедом также почти, из дома конфеты и пряники забираются, и по дороге на поляну обедную уже съедаются вполне, пряники раз несколько оставляются для людей, в собак уже обращённых, а в птиц ещё нет, и некоторые из пряников исчезают бесследно, но это всё перед грядущей встречей с домом ничего не значит, там волшебный дядя Толя, туда и путь, вот они к дому уже во второй вечер приблизились, там наверху сквозь листву хорошо видно: окна открыты, но тишина полнейшая, то ли дяди Толи дома не было, то ли он отдыхает, в последнее, впрочем, верилось с трудом, несвойственно волшебникам людям обычным свойственное, за исключением прятания и притворства в силу необходимости профессии своей волшебнической, он и хлеб с молоком ведь не для себя покупает скорее всего, а потому просто дома его не было вероятно и всё тут: самое время камень волшебный на подоконник положить и уйти тихонько, убежать даже, пока злые силы им не завладели, однако здесь два препятствия имелось, из которых отец Дмитрий Арине лишь одно сообщает: окна высоко очень, открыты они, это да, хорошо, но как до них добраться, посему вечером дома следует совет держать: как до окна долезть, и они его долго держат, заговорщицки переглядываясь и настолько в дело своё погружённые, родителям до них не достучаться никак, зато зовут ужинать, ужинают, говорят спать идти, спать идут, совет держали долго и безрезультатно, потому как дом, когда не перед ним находишься, снова бастионом неприступным в воображении становится или же замком древним, и вообще уму непостижимо как они к нему приблизиться смогли и от замыслов своих дерзновенных дыхание перехватывается, это поначалу, а затем так и понимают они, что, кто с такими замками в замыслах своих борется или дело имеет хотя бы, тот сам герой всенепременно, и преисполненные очарования этого, до убеждённости окончательной доведённого, засыпают они, и тут уже Шерлок Холмс и Ватсон доктор не могут справиться, тут рыцари сгодятся, драконов которые усмиряют, и хоть это всё сказки для маленьких совсем, а здесь всё реальнее некуда, и рыцарь сгодится, а что поделаешь, ежели у реальности силёнок не хватает для самой себя сказывания, засыпают они, и отец Дмитрий другого обстоятельства не упоминает Арине, потому как сам себе в нём не сознаётся, хотя всё настоятельнее ощущает, то именно, в котором камень ему свой волшебный жаль, ибо найден был давно уже, и столько раз вглядывался отец Дмитрий в его прозрачность изумрудную, и все пузырики воздушные навсегда в нём впечатленные разглядывал столько времени, и камень старше этой истории с волшебником, из другой он истории вообще, и у него, сказать можно, своя собственная история, он личный отцу Дмитрию, и с Ариной его делить можно, но лишь показывание совершая, можно дать ей подержать его, и в руках повертеть, но чтобы навсегда его потерять, отдав дяде Толе, который может никакой и не, выбросит его, плечами пожав лишь, швырнёт в ведро мусорное, нет нельзя думать об этом, всё правда происходит сейчас что, но правда и то, что камень из сказки про город Изумрудный, там Гудвин есть, но он иной волшебник, он как дядя Толя не прикидывается обычным человеком, очень даже наоборот там всё, и Элли с друзьями выясняет как за волшебником обычный человек прячется, но и не в Гудвине дело, здесь же с Ариной у них обратная задача, решимости следует набраться и дилемма проста: если отец Дмитрий камень оставит на подоконнике, то окажется всё поправдашним, и некуда дяде Толе, даже если он сейчас, без камня живя, не волшебник, уже деться некуда будет ему, он обречён на волшебничество вследствие камня наличия, если отец Дмитрий сжадничает, то они всё это время изводили себя обманом, интересная игра, но ни к чему не приведёт, а потому пустая и недостойная таких людей серьёзных как он и Арина, положение безнадёжное вполне, но отец Дмитрий не отчаивается. потому как помнит про правду, в коей камень, ежели он волшебен и из этой самой истории, ежели он здесь к месту, сам поспособствует тогда тому, чему случиться надлежит, приблизительно здесь отец Дмитрий засыпает таким крепким сном, что не знай мы его, решили бы, что это ребёнок, но мы-то его знаем, просто он устал, да и кто не устанет, долго с борьбой добрых и злых сил дело имея. На следующее утро сад уже как родной, дядя Толя сходил за молоком и за хлебом несколько часов назад, он очень рано ходит за молоком, отец Дмитрий с Ариной по саду как владельцы его, аккуратно, но ориентируясь хорошо весьма, лазают, и хотя оба о цели своей помнят, камень с ними, как и печенье с конфетами, там даже шоколадные есть, но не торопятся никуда несговорчиво меж собой, семь раз обедают на поляне к тому предназначенной, четыре раза отдыхают, но отдыхать утомительно, поскольку поляна отдыхательная находится очень уж далеко, и пока до неё доберёшься, устаёшь очень, отдохнёшь на ней, это да, но так обратно затем пока на путь к дому ведущий и основной то есть, вернёшься, снова уже устанешь, но это ничего, никто ведь не говорил, будто задача их легка, они когда в дело ввязывались это сложнейшее, трудности их ожидающие серьёзно весьма оценили, не отступятся теперь, а посему после этих обедов и отдыхов уставши уже изрядно, две карамели собакам оставив на входе, вступили на путь основной, и хотя не решили вчера на совете, который держали с вечера раннего до поздней ночи, посмотрев между делом советным, чтобы развеяться лишь, ибо несерьёзно это, целый час мультфильмов просмотрели, да, хотя и не решили как к окну подняться, сегодня с самого утра каждый чувствовал или вёл себя будто чувствовал, а разницы здесь никакой, разве что отец Дмитрий каждее чувствовал, будто попасть на подоконник дяди Толи дело решённое на совете, и если уж не простое, бывали и проще, то решённое и понятное до всех мелочей осуществления полного, точно; и вот стояли они с Ариной, даже не пригибаясь, потому как здесь, перед домом, вверх виноград уходит по стене, оплетаясь, стоят они под окнами, и держит отец Дмитрий камень волшебный свой, и грустно ему вновь от ожидаемой разлуки вечной с драгоценностью личной, а потому начинает он говорить о чём-то к делу не относящемуся, но и ему и Арине ясно, что всегда так перед свершениями выдающимися случается, так и в кино бывает даже, но только Арина не ведает о печалях и сомнениях, в сердце его горящих, отец Дмитрий их не кажет даже, поднимает камень: какой он красивый, и солнце ловит так, через камень чтобы светило оно, и тогда лица их изумрудными делаются сразу же, а пузырики воздуха светятся невероятно: смотри-смотри, да, говорит Арина восхищённо, но тут из окна доносится бормотание кричащее, и снова всё смолкает, но так неожиданно и страшно это было, камень с руки соскальзывает и оземь падает, но они этого не видят, ибо бегут что есть мочи, не из сада, а на поляну отдыха, забились там и молчат: ты слышала, да, интересно что это, что это ясно как день: хрип страшный и бормотания тоже, не иначе как боролся там дядя Толя с духом злым, значит камень ему сейчас очень необходим, а то как же, пойдём, доведём всё до конца, погоди, а если нас, что если нас, ничего идём, не договорили они то, подумалось им чего в первую очередь, а именно: если дядя Толя там и он не волшебник, то поймает их сейчас и к родителям отведёт с позором, не договорили это потому как дядя Толя не может не быть волшебником, а во вторую очередь не договорили: если дядя Толя волшебник и там другой, злой колдун ещё есть, и взаправду они ссорятся, то и отца Дмитрия с Ариной могут от неожиданности обратить во что угодно, но этого не договорили, поскольку защита их единственная, камень волшебный, брошен ими, а точнее сам выпал из рук, и нужно срочно с этим что-то сделать, они к камню подходят, из окна храп доносится, но они на это внимания не обращают, не обсуждается это уже, надо лишь дело своё сделать и потихонечку уходить, от них ведь ничего зависеть больше не будет, глядят они на камень, а он на три куска раскололся, но ни слова не произносят, полный решимости поднимает отец Дмитрий свои камни и Арине знак сделав, к молчанию призывающий, начинает по стене карабкаться, одной рукой за виноград держась, другой за доски стенные деревянные, а камни в карманах шорт отвисают тяжестью своею к земле, и остриями через ткань колются, несильно впрочем, и не смотрит вниз отец Дмитрий, теперь решено его сомнение точное, в другой раз расплакался бы, коли камень разбился, а ныне камень сам пошёл на уступку, молодец камень и не иначе, а от отца Дмитрия многое разве теперь требуется, когда всё существенное решено силами превосходящими, и ещё потому вниз не глядит, высоты что боится; Арина внизу стоит и молчит, а дом и взаправду высокий, не замок конечно, но этажа у него почитай что целых два с половиной: один просто наполовину под землёй упрятан и окна нижнего до пояса им доходят, но у окон тех ставни закрыты, а к тому же ещё и забиты, не глянуть что внутри даже одним глазком, иначе и быть не могло; Арина стоит внизу и молчит, даже тогда, когда нога отца Дмитрия соскальзывает о доски влажные, а виноград, за который он держится рукой одной, рвётся предательски, и отсюда шум громкий, но что теперь с этим поделаешь: успевает отец Дмитрий перехватить другую виноградную ветвь и дальше карабкается, но когда чуть не упал, камень в кармане утроено ныне покоящийся, в ногу уже шибче впивается и чувствует отец Дмитрий, будто порезался даже о камень, но вниз не смотрит, страшно и времени на пустяки нет на всякие теперь, кончилось беззаботное время, вот уже и окно, отец Дмитрий туда заглядывает и видит комнату большую. в самом дальнем углу кровать огромную, а прямо под окном стол огромный, на кровати спит в одежде и в ботинках даже, правда без шляпы, дядя Толя, на спине лежит и храпит, будто человек обычный, а на столе три стакана немытых, по коим мухи ползают, хлеба половина буханки отломанная, крошки, саквояж волшебный открыт и из него торчат две бутылки запечатанные ещё, а третья такая же, открытая и наполовину пустая на столе подле стаканов возвышается, на ней этикетка и надпись: портвейн номер семьдесят шесть; Арина не выдерживает и шепчет снизу громко: ну что там, и тогда понимает отец Дмитрий как хорошо здесь слышно то, что внизу шёпотом даже говорится, отвечает тихо-тихо: сейчас, руку от доски отрывает, на виноград полагаясь и достаёт из кармана кусок камня волшебного, тот самый, ногу что порезал, сам напросился, и без сомнения и сожаления ночного кладёт его на стол, промеж стаканов липких с мухами, от запаха неприятно морщась, и зачем-то в хлеб пальцами тыкает, но хлеб чёрствый уже, хотя утром куплен был этим, заветрился, немудрено под окном полежавши, и тогда уже спуск начинает непростой, спуск всегда сложнее подъёма, это понятно стало, когда с Графом на гору лазал отец Дмитрий, но на сей раз задача исполнена, а потому на виноград полагаясь и обрывая его с треском чудовищным в сравнении с тишиной предшествующей, скатывается почти отец Дмитрий на землю, и от шума этого храп прекращается сверху и даже что-то волшебник добрый бормотать начинает недобрыми словами перемежая слова непонятные, но Арины и отца Дмитрия нет уже рядом, они к поляне для обедов бегут что есть сил, и доедают празднично там печенье, отец Дмитрий ведает Арине, что ничего волшебного он не видел, скорее всего всё такое в полуподвале хранится, но камень на месте и теперь всё будет хорошо, а сам достаёт из кармана два осколка и разглядывает их пристально: в них осталось пять пузырей воздушных, значит в отданном два было всего, а почему ты эти не отдал, Арина спрашивает, отец Дмитрий отвечает, весьма исполненным всем довольный: сила волшебная в том камне не меньше, чем в этих, а камень сам разбился ведь, на это указывая, и тут Арина восклицает: ты порезался, и видит теперь отец Дмитрий: он не просто порезался, у него кровь даже течёт сильно весьма ещё, пойдём быстрее домой, Арина восклицает не на шутку встревоженная, да это пустяки, значит так надо было, говорит отец Дмитрий Арине, и они уходят из сада, и никогда туда больше не возвращаются, и ни слова про мистический напиток для волшебных дедушек портвейн номер семьдесят шесть отец Дмитрий не произносит, вообще ничего не говорит, и лишь в старших классах сам однажды выпьет две бутылки этого напитка, и будет все неволшебно совсем, будет его тошнить и вырвет несколько раз, но он не будет вспоминать об Арине и дяде Толе, а будет думать об однокласснице Веронике, и о том, как же к родителям теперь прийти в состоянии таком ужасном, это затем всё, а пока он рад камню оставшемуся, пусть и в двух осколках, и выполненной задаче рад, теперь судьба собак и птиц им по-человечески улыбнётся, и горд раной своей, мама которую перевязала, но не сказал маме отчего рана эта, упал и всё тут, Арина сочувственно глядела на него, повторяя: сильно больно сильно больно, пока ему марганцовкой рану промывали и йодом мазали порез в битве волшебниковой приобретённый, а он лишь молчал и как брат старший улыбался, но больно было сильно, и в сад дяди Толи они не ходили больше, оставив на поляне для обеда пакет с конфетами, а чуть позже дядя Толя сгорел в своём доме, потому как кто-то из его друзей, сам-то он не курил, после совместного возлияния напитками волшебными, уснул, тут же, с сигаретой зажжённой, и в соседях оказались его дети, из другого города приехавшие, дом восстановившие и каким-то наркоманам его сдавшие, но сад вырубившие полностью, превратив его в унылое поле с клубникой, грядками овощными и одной яблоней тощей на краю, как раз где-то там, где утомляющая поляна отдыха была прежде, но никакого более дикого винограда здесь не было, извели весь, однако случится это спустя всё, а ныне сад ещё открыт и поляны на месте все, обеденная и отдыхательная, просто Арина и отец Дмитрий уже в других историях задействованы, где тоже без камней не обошлось изумрудных, неслучайно же они яму выкопали и на четвереньки встали, подземное царство с семью не менее подземными королями вернейший способ в Изумрудный город попасть, а земля надёжнее неба, на ураган нельзя тут рассчитывать, да и домика подходящего, чтобы через горы перелететь благодаря оплошности Гингемы нет, а земля она вон, везде, и утомляет по-настоящему, как в саду доброго волшебника дяди Толи в шляпе, по-настоящему утомляет, ибо сама настоящее некуда, и к королям подземным это путь вернейший, вот они и прокапываются через настоящее к волшебству подлинному, и тут уже никаких выдумок, какие же выдумки, земля коричневая, песком и камнями перемежаемая, и ни слова о волшебстве, как и всегда впереди лишь дело, к тому же дед дома пьян, а тут они тайком ото всех сейчас провалятся в мир настоящий самый, потому что громко работающий телевизор, плачущая бабушка и ругающийся на всех дед, это не может быть настоящим, а если кому-то и интересно это, то ни отцу Дмитрию, ни Арине точно нет, разве что леденцы у деда в тумбочке прикроватной вкусные, но они не повод яму не копать, вот они роют всё глубже и глубже, и они рыли и рыли.