Владимир Топорков - Щепоть крупной соли (сборник)

— Ну тогда валяй, Шмаков…

Часов в десять были Витька с Чубаревым уже в роддоме. Татьяну с сыном Витька посадил в кабину, плотно закрыл дверь, помахал рукой.

Уже когда тронулись, крикнул:

— Смотри, Чубарев, не гони, а то я твою манеру знаю — больше скорость — меньше ям…

Привела к катастрофе как раз безобидная яма с мутной дождевой водой. Резко, как юла, крутанулась вправо автомашина, ударилась в придорожный кювет. Что было дальше, Витька не помнил. Очнулся в канаве, весь, как черт, вымазанный в грязи, вскочил на ноги. В голове стоял тягостный звон, болело правое плечо. Витька бросился к машине. В кабине глухо стонала Татьяна, малыш лежал у нее на руках, надрываясь от крика. Чубарев крутил рукояткой, пытаясь завести машину.

— Все целы?

— Беда, Витя, — крикнул Чубарев, — Татьяна под заднее колесо попала. Надо назад, в больницу.

Машина затарахтела минут через пять. Витька принял малыша на руки, забрался в кузов. Болела голова, плечо наливалось свинцовой тяжестью. Перегнувшись через борт, заглянул в кабину. Татьяна по-прежнему сидела с закрытыми глазами, глухо постанывала.

В Коробовку они добрались быстро. Чубарев гнал машину как угорелый, несмотря на нескончаемый Витькин стук по кабине. Две дюжие санитарки подхватили Татьяну на руки, отнесли в операционную. Вскоре пришла нянечка из родильного отделения.

— Вот что, добрый молодец! Давай-ка сюда парня.

— Куда, зачем? — встрепенулся Витька.

— Ничего вы, мужики, не понимаете! Его же кормить надо. Ему теперь мать — плохая помощница.

Витька остался с Чубаревым в больничном коридоре вдвоем. Шофер сидел, обхватив голову обеими руками, потирая виски.

— Что же ты сделал, а? — тихо спросил Витька.

— Сам не знаю, как случилось. Меня вроде мешком кто по голове тюкнул. Когда в кювет ударился, дверь распахнулась, а Татьяна с малышом — под колесо…

Операция длилась часа три. Хирург, молодой, высокий, с бородой, вышел из операционной вспотевший, с бледным лицом. Витька рванул навстречу:

— Что, доктор, надеяться можно?

— Можно и нужно. Вера, как сказал поэт, двигает камни.

— Так что мне теперь делать?

— Домой ехать. Операция закончилась, пока больной только покой нужен да отдых. Через неделю, если дело пойдет хорошо, разрешу вам в палату заходить. Мочевой пузырь у нее лопнул…

Татьяна скончалась через три дня. Наверное, не хотел хирург раньше времени убивать горем Витьку, пообещав поставить на ноги Татьяну.

Малыш Димка (в честь деда так решил назвать Витька) тоже находился в роддоме. Пока готовились похороны, Витька о нем вспоминал редко. Но на следующий день после похорон поехал в Коробовку. Ехал опустошенный, издерганный, с опухшими глазами. Ехал на той же чубаревской автомашине, но за рулем сидел Петр Максимович, колхозный механик (у Чубарева водительское удостоверение милиция на второй день забрала). Ехал с твердым намерением взять Димку домой, жизни своей не пожалеть, а на ноги поставить.

Беседовала с Витькой врач Мария Семеновна, пожилая черноглазая женщина. Говорила тихо, ласково:

— У нас к вам предложение, Виктор Дмитриевич. Оставьте малыша в больнице. Мы через неделю сдадим его в детприемник…

— Да вы что, в своем уме?

— В своем, в своем… Вы-то сами представляете, какой на себя груз взваливаете? Ведь малышу мать нужна, женщина.

Витька задумался. И в самом деле, как это он не подумал? Разве мать его заменит сыну Татьяну? И Витька согласился, только оговорил для себя право приезжать в Зареченск, где был детприемник, почаще да после года взять малыша домой.

Теперь Димка был дома, с бабкой… Вырос за два с половиной года сын. Уж такой лопотун получился, что ни минуты не помолчит.

При воспоминании о сыне Витька заулыбался, опять блаженно закурил. Сентябрьский день разыгрался, палился теплом. От духоты не спасала тень деревьев, где Витька читал газету. Летний день ни дать ни взять, только каштановые листья плавно, как снежинки, слетающие с деревьев, напоминали, что на дворе осень.

«Вот что, — подумал Витька, — пойду к Дону».

Очутившись на набережной, Витька не спеша направился к новому речному вокзалу. Дон сверкал и наливался солнцем, вода казалась легкой и прозрачной, словно тополиный пух в начале весны. Вдоль чугунной ограды стояли рыбаки, сосредоточенные и неподвижные, как причальные тумбы.

Неподалеку от вокзала на ленивой волне покачивалась «Ракета». Коренастый мужичок-крепышок стоял на трапе, пропускал пассажиров: